Два года ждала. Cобака как государство. Собака пальма


Два года ждала. Cобака как государство

Фото Юрия Роста 

Вот какая история произошла когда-то в московском аэропорту «Внуково». Шла посадка на самолет «Ил-18», отлетающий куда-то на Север. Люди суетливо семенили за дежурной, спеша первыми сесть на тихие места в хвосте. Лишь один пассажир не торопился. Он пропускал всех, потому что летел с собакой. Аэродромные техники, свидетели этой истории, утверждали, что у человека на собаку билет был, но овчарку в самолет не пустили — не оказалось справки от врача. Человек доказывал что-то, уговаривал... Не уговорил. Тогда во «Внуково» он обнял пса, снял ошейник, пустил на бетон, а сам поднялся по трапу. Овчарка, решив, что ее выпустили погулять, обежала самолет, а когда вернулась на место, трап был убран. Она стояла и смотрела на закрытую дверь. Это была какая-то ошибка. Потом побежала по рулежной дорожке за гудящим «Илом». Она бежала за ним сколько могла. Самолет обдал ее горячим керосинным перегаром и ушел в небо. Собака осталась на пустой взлетной полосе. И стала ждать. Первое время она бегала за каждым взлетающим «Ильюшиным» по взлетной полосе. Здесь ее и увидел командир корабля «Ил-18» Вячеслав Александрович Валентэй. Он заметил бегущую рядом с бортом собаку, и хотя у него во время взлета было много других дел, передал аэродромным службам: «У вас на полосе овчарка, пусть хозяин заберет, а то задавят». Потом он видел ее много раз, но думал, что это пес кого-то из портовых служащих и что собака живет рядом со аэродромом. Он ошибся, собака жила под открытым небам, на аэродроме. Рядом со взлетной полосой, откуда было видно взлетающие «Илы». Позже, спустя некоторое время, она, видимо, сообразила, что уходящие в небо машины не принесут ей встречу, и перебралась ближе к стоянке. Теперь, поселившись под вагончиком строителей, прямо напротив здания аэровокзала, она видела приходящие и уходящие «Ил-18». Едва подавали  трап, собака приближалась к нему и, остановившись на безопасном от людей расстоянии, ждала. Прилетев из Норильска, Валентэй снова увидел овчарку. Юрий Рост

Человек, переживший Дахау, повидавший на своем веку много горя, он узнал его в глазах исхудавшей собаки. На следующий день мы шагали по летному полю к стоянкам «Ил-18». «Послушай, друг, — обратился командир к заправщику, — ты не видел здесь собаку?» — «Нашу? Сейчас, наверное, на посадку придет». — «У кого она живет?» — «Ни у кого. Она в руки никому не дается. А иначе ей бы и не выжить. Ее и ловили здесь. И другие собаки рвали, ухо у нее, знаете, помято. Но она с аэродрома никуда. Ни в снег, ни в дождь. Все ждет». — «А кто кормит?» — «Теперь все мы ее подкармливаем. Но она из рук не берет и близко никого не подпускает. Кроме Володина, техника. С ним вроде дружба, но и к нему идти не хочет. Боится, наверное, самолет пропустить». Техника Николая Васильевича Володина мы увидели возле самолета. Сначала он, подозревая в нашем визите неладное, сказал, что собаку видел, но где она, не знает, а потом, узнав, что ничего дурного ей не грозит, сказал: «Вон рулит 18-й, значит, сейчас придет». «Как вы ее зовете?» — «Зовем Пальма. А так, кто на аэродроме знает ее кличку?» «Ил-18», остановившись, доверчивал винты... От вокзала к самолету катился трап. С другой стороны, от взлетной полосы, бежала собака — восточноевропейская овчарка с черной спиной, светлыми подпалинами и умной живой мордой. Одно ухо было порвано. Она бежала не спеша и поспела к трапу, когда открыли дверь. «Если б нашелся хозяин, за свои деньги бы отправил ее к нему, — сказал Валентэй. — И каждый командир в порту взял бы ее на борт...» Собака стояла у трапа и смотрела на людей. Потом, не найдя, кого искала, отошла в сторону и легла на бетон, а когда привезли новых пассажиров, подошла вновь и стояла, пока не захлопнулась дверь. 

 

Что было дальше?

 Этот вопрос в той или иной форме содержался в каждом из многих тысяч писем, полученных редакцией той, старой «Комсомолки» после публикации «Два года ждет». Нет, хозяин не прилетел за Пальмой. Но все-таки нашелся. В Норильске пилоту Валентэю передали листок бумаги, исписанный печатными буквами без подписи. В записке говорилось, что год и восемь месяцев назад написавший ее человек летел из Москвы на Енисей через Норильск. Приметы собаки: левое ухо порвано и левый глаз больной. Эта деталь давала основание предположить, что писал и вправду бывший хозяин собаки: о том, что глаз у овчарки ранен, я никому не рассказывал. Из-за этого глаза, по утверждению хозяина, ему и не дали справки. Теперь, спустя два года, он, видимо, побоялся осуждения друзей и близких за то давнее расставание с собакой и не решился объявить о себе. За собакой он не собирался возвращаться, а хотелось идиллического финала. Он и наступил, правда, совсем другой. Сотни людей из разных городов собирались забрать собаку к себе домой, а улетела она в Киев. К моменту, когда доцент киевского пединститута Вера Котляревская с помощью аэродромных служащих добралась до Пальмы, собака была напугана чрезмерным вниманием и сочувствующих, и ретивых специалистов по отлову беспризорных животных, которых на активность спровоцировала публикация в старой газете, перепечатанная во всем мире. Нужно было преодолеть настороженность собаки и завоевать ее доверие. Дело было сложное. Котляревская проводила с Пальмой дни от зари до зари, проявляя терпение и такт. Настал день эвакуации. Овчарке дали снотворное и внесли в самолет. Веру Арсеньевну и Пальму сопровождал в пути добровольный помощник, врач-ветеринар Андрей Андриевский. Первое время Пальма чувствовала себя неуютно в новом киевском жилище. Но большая семья Котляревских хорошо подготовилась к приезду внуковской овчарки. Дома говорили тихо, чтобы не напугать собаку, не закрывали дверей комнат, чтобы она не чувствовала себя пойманной... Постепенно Пальма стала приживаться. Вера Арсеньевна записала в дневнике: «Очень уравновешенная собака, с устойчивой нервной системой и стойкой привычкой к человеку и дому». И еще одна запись, из дневника: «Дома подошла к спящей дочке, полизала щеку и осторожно взяла зубами за ушко». А потом у Пальмы появились щенки. Три.

Юрий Рост

 

Cобака как государство (Комментарий спустя годы)

Ну да! Она охраняет дом, защищает хозяина, хранит верность. У нее и конституция поведения есть, неизменная и выполняемая. Собаке как государству все равно, какой веры человек, богат он или беден, знаменит или безвестен. Она друг человеку и не нападает на него, если не бешеная. Похоже на идеальное, то есть нормальное, государство. А нашему уступает. В цинизме, вероломстве и способности быстро и выгодно приспособиться к новому хозяину. Что поделаешь — животное все-таки. Бескорыстно привязывается. И навсегда. Сорок примерно лет назад, осенью 74-го года, некий человек покинул на взлетном поле Внуковского аэропорта товарища (овчарку), потому что был воспитан в таком государстве. И улетел. А она осталась ждать. Два года зимой и летом, и в дождь подходила она к трапу прилетавших самолетов «Ил-18», на котором убыл ее подданный, и встречала его. Она соблюдала нравственный закон, хотя человек его нарушил. Не важно. Это был ее закон. Я написал об этой истории, миллионы читателей у нас и в мире всплакнули над судьбой Пальмы (как ее звали аэродромные работники и пилоты), и тысячи прислали деньги на поддержание жизни собаки, и тысячи хотели улучшить судьбу овчарки, враз ставшей мировой знаменитостью. Очень хотелось присоединиться к истории чужой любви и верности. Похвально. Между тем эти тьмы сочувствующих драматической жизни и желающих принять в ней немедленное участие могли бы удовлетворить свой гуманизм, обратив взор на жизнь тех, кто окружает их повседневно и нуждается в помощи. Но там необходимо было поведение, а они готовы были лишь к поступку. Вскрикнуть-то мы всегда в состоянии. Вскрикнуть и затихнуть до следующей остановки. Не готовы к проявлению чувств на протяжении всего пути. Посмотрите на собаку, на животное, исполненное достоинства, постоянства и верности. Этому «государству» с умными глазами мы нужны. А тому, с холодными, зачем? Зачем и они нам, верные Русланы, натасканные на тех, кто выходит из организованной колонны? Они и своих порвут за власть и богатую хавку. Пальма ждет на аэродроме, а мы бросили ее и боимся вернуться. Вернись, вернись, гражданин, в свою страну — она нуждается в тебе! Не бросай ее на произвол. Вы, что так переживали, сострадали и надеялись, остановите тех с петлями, крючьями и клетками. Пока можно. Найдитесь, как нашлись Вера Котляревская, терпением и любовью завоевавшая доверие овчарки, аэродромные техники и пилоты, спасшие когда-то собаку — как государство. Ей-богу, между государством и собакой есть общее: охранять дом, защищать хозяина и не воровать со стола.

www.novayagazeta.ru

Утраченная человечность: история из СССР.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. ИЗ СССР.

ПРО СОБАКУ, ПОТЕРЯВШУЮ ХОЗЯИНА В АЭРОПОРТУ, ДВА ГОДА ЕГО ПРОЖДАВШУЮ, ПРО СТАТЬЮ В СОВЕТСКОЙ "КОМСОМОЛКЕ" И ПРО ТО, ЧЕМ ЭТА ИСТОРИЯ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БЛАГОДАРЯ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ МНОГИХ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ, ЧЕЛОВЕЧНОСТИ, КОТОРАЯ СЧИТАЛАСЬ В ТУ ПОРУ НОРМОЙ ПОВЕДЕНИЯ ДЛЯ КАЖДОГО И ВСЕХ

Восточно-европейская овчарка по кличке "Пальма" была оставлена хозяином в аэропорту "Внуково" у трапа "Ил-18" в 1974 году. Статья в "Комсомолке" появилась в 1976 году. Середина семидесятых была ознаменована расцветом пробуржуазных косыгинских реформ, от которых большинству из нас, тем, кто не был "работником магазина, завскладом или воротилой теневого бизнеса", "жить становилось все лучше, все веселее".

Добавлю лишь, что история эта что ни на есть, взята из жизни советских людей, что историю эту мы читали и в семье, и на работе, в вузе, читали и обсуждали не раз и не два, переживали, собирались поехать и попробовать забрать собаку, ждавшую хозяина у трапов прибывающих в порт рейсов так долго и безнадежно. Читали в советской "Комсомолке", когда газета была заслуженно популярна во всех уголках Советского Союза.Сегодняшняя "Комсомолка", сказать правду, позорит название, позаимствованное новой буржуазной газетенкой с тех легендарных для издания, советских времен, изменив суть газеты до неузнаваемости, упав до постыдного бросового бульварного желтого уровня пошлого чтива. Но, во времена, о которых идет речь в статье, "Комсомолка" была боевой молодежной газетой, очень популярной, выходящей огромными тиражами. Газета была широко известна и любима среди читателей разных возрастов и разных слоев советского народа.

Тогда, когда появилась статья о случае во Внуковском аэропорту, многие читатели писали в редакцию "Комсомольской правды", интересовались судьбой собаки Пальмы, просили поспособствовать, чтобы собаку можно было "усыновить и забрать к себе домой"...

ВОТ САМА СТАТЬЯ:

"ДВА ГОДА ЖДАЛА ХОЗЯИНА В АЭРОПОРТУ"

Юрий Рост. Статья про собаку, которая 2 года ждала хозяина в аэропорту Внуково, 1976 год.29 мая 2014, 21:52Автор:Юрий Рост, обозреватель «Новой».

ДВА ГОДА ЖДАЛА. СОБАКА КАК ГОСУДАРСТВО.

Фото Юрия Роста.

Вот какая история произошла когда-то в московском аэропорту «Внуково». Шла посадка на самолет «Ил-18», отлетающий куда-то на Север. Люди суетливо семенили за дежурной, спеша первыми сесть на тихие места в хвосте. Лишь один пассажир не торопился. Он пропускал всех, потому что летел с собакой. Аэродромные техники, свидетели этой истории, утверждали, что у человека на собаку билет был, но овчарку в самолет не пустили — не оказалось справки от врача. Человек доказывал что-то, уговаривал... Не уговорил. Тогда во «Внуково» он обнял пса, снял ошейник, пустил на бетон, а сам поднялся по трапу. Овчарка, решив, что ее выпустили погулять, обежала самолет, а когда вернулась на место, трап был убран. Она стояла и смотрела на закрытую дверь. Это была какая-то ошибка. Потом побежала по рулежной дорожке за гудящим «Илом». Она бежала за ним сколько могла. Самолет обдал ее горячим керосинным перегаром и ушел в небо. Собака осталась на пустой взлетной полосе. И стала ждать. Первое время она бегала за каждым взлетающим «Ильюшиным» по взлетной полосе. Здесь ее и увидел командир корабля «Ил-18» Вячеслав Александрович Валентэй. Он заметил бегущую рядом с бортом собаку, и хотя у него во время взлета было много других дел, передал аэродромным службам: «У вас на полосе овчарка, пусть хозяин заберет, а то задавят». Потом он видел ее много раз, но думал, что это пес кого-то из портовых служащих и что собака живет рядом со аэродромом. Он ошибся, собака жила под открытым небом, на аэродроме. Рядом со взлетной полосой, откуда было видно взлетающие «Илы». Позже, спустя некоторое время, она, видимо, сообразила, что уходящие в небо машины не принесут ей встречу, и перебралась ближе к стоянке. Теперь, поселившись под вагончиком строителей, прямо напротив здания аэровокзала, она видела приходящие и уходящие «Ил-18». Едва подавали трап, собака приближалась к нему и, остановившись на безопасном от людей расстоянии, ждала. Прилетев из Норильска, Валентэй снова увидел овчарку.

Человек, переживший Дахау, повидавший на своем веку много горя, он узнал его в глазах исхудавшей собаки. На следующий день мы шагали по летному полю к стоянкам «Ил-18». «Послушай, друг, — обратился командир к заправщику, — ты не видел здесь собаку?» — «Нашу? Сейчас, наверное, на посадку придет». — «У кого она живет?» — «Ни у кого. Она в руки никому не дается. А иначе ей бы и не выжить. Ее и ловили здесь. И другие собаки рвали, ухо у нее, знаете, помято. Но она с аэродрома никуда. Ни в снег, ни в дождь. Все ждет». — «А кто кормит?» — «Теперь все мы ее подкармливаем. Но она из рук не берет и близко никого не подпускает. Кроме Володина, техника. С ним вроде дружба, но и к нему идти не хочет. Боится, наверное, самолет пропустить». Техника Николая Васильевича Володина мы увидели возле самолета. Сначала он, подозревая в нашем визите неладное, сказал, что собаку видел, но где она, не знает, а потом, узнав, что ничего дурного ей не грозит, сказал: «Вон рулит 18-й, значит, сейчас придет». «Как вы ее зовете?» — «Зовем Пальма. А так, кто на аэродроме знает ее кличку?» «Ил-18», остановившись, доверчивал винты... От вокзала к самолету катился трап. С другой стороны, от взлетной полосы, бежала собака — восточноевропейская овчарка с черной спиной, светлыми подпалинами и умной живой мордой. Одно ухо было порвано. Она бежала не спеша и поспела к трапу, когда открыли дверь. «Если б нашелся хозяин, за свои деньги бы отправил ее к нему, — сказал Валентэй. — И каждый командир в порту взял бы ее на борт...» Собака стояла у трапа и смотрела на людей. Потом, не найдя, кого искала, отошла в сторону и легла на бетон, а когда привезли новых пассажиров, подошла вновь и стояла, пока не захлопнулась дверь.

Что было дальше?

Этот вопрос в той или иной форме содержался в каждом из многих тысяч писем, полученных редакцией той, старой «Комсомолки» после публикации «Два года ждет». Нет, хозяин не прилетел за Пальмой. Но все-таки нашелся. В Норильске пилоту Валентэю передали листок бумаги, исписанный печатными буквами без подписи. В записке говорилось, что год и восемь месяцев назад написавший ее человек летел из Москвы на Енисей через Норильск. Приметы собаки: левое ухо порвано и левый глаз больной. Эта деталь давала основание предположить, что писал и вправду бывший хозяин собаки: о том, что глаз у овчарки ранен, я никому не рассказывал. Из-за этого глаза, по утверждению хозяина, ему и не дали справки. Теперь, спустя два года, он, видимо, побоялся осуждения друзей и близких за то давнее расставание с собакой и не решился объявить о себе. За собакой он не собирался возвращаться, а хотелось идиллического финала. Он и наступил, правда, совсем другой. Сотни людей из разных городов собирались забрать собаку к себе домой, а улетела она в Киев. К моменту, когда доцент киевского пединститута Вера Котляревская с помощью аэродромных служащих добралась до Пальмы, собака была напугана чрезмерным вниманием и сочувствующих, и ретивых специалистов по отлову беспризорных животных, которых на активность спровоцировала публикация в старой газете, перепечатанная во всем мире. Нужно было преодолеть настороженность собаки и завоевать ее доверие. Дело было сложное. Котляревская проводила с Пальмой дни от зари до зари, проявляя терпение и такт. Настал день эвакуации. Овчарке дали снотворное и внесли в самолет. Веру Арсеньевну и Пальму сопровождал в пути добровольный помощник, врач-ветеринар Андрей Андриевский. Первое время Пальма чувствовала себя неуютно в новом киевском жилище. Но большая семья Котляревских хорошо подготовилась к приезду внуковской овчарки. Дома говорили тихо, чтобы не напугать собаку, не закрывали дверей комнат, чтобы она не чувствовала себя пойманной... Постепенно Пальма стала приживаться. Вера Арсеньевна записала в дневнике: «Очень уравновешенная собака, с устойчивой нервной системой и стойкой привычкой к человеку и дому». И еще одна запись, из дневника: «Дома подошла к спящей дочке, полизала щеку и осторожно взяла зубами за ушко». А потом у Пальмы появились щенки. Три.

СОБАКА КАК ГОСУДАРСТВО (Комментарий спустя годы)

Ну да! Она охраняет дом, защищает хозяина, хранит верность. У нее и конституция поведения есть, неизменная и выполняемая. Собаке как государству все равно, какой веры человек, богат он или беден, знаменит или безвестен. Она друг человеку и не нападает на него, если не бешеная. Похоже на идеальное, то есть нормальное, государство. А нашему уступает. В цинизме, вероломстве и способности быстро и выгодно приспособиться к новому хозяину. Что поделаешь — животное все-таки. Бескорыстно привязывается. И навсегда. Сорок примерно лет назад, осенью 74-го года, некий человек покинул на взлетном поле Внуковского аэропорта товарища (овчарку), потому что был воспитан в таком государстве. И улетел. А она осталась ждать. Два года зимой и летом, и в дождь подходила она к трапу прилетавших самолетов «Ил-18», на котором убыл ее подданный, и встречала его. Она соблюдала нравственный закон, хотя человек его нарушил. Не важно. Это был ее закон. Я написал об этой истории, миллионы читателей у нас и в мире всплакнули над судьбой Пальмы (как ее звали аэродромные работники и пилоты), и тысячи прислали деньги на поддержание жизни собаки, и тысячи хотели улучшить судьбу овчарки, враз ставшей мировой знаменитостью. Очень хотелось присоединиться к истории чужой любви и верности. Похвально. Между тем эти тьмы сочувствующих драматической жизни и желающих принять в ней немедленное участие могли бы удовлетворить свой гуманизм, обратив взор на жизнь тех, кто окружает их повседневно и нуждается в помощи. Но там необходимо было поведение, а они готовы были лишь к поступку. Вскрикнуть-то мы всегда в состоянии. Вскрикнуть и затихнуть до следующей остановки. Не готовы к проявлению чувств на протяжении всего пути. Посмотрите на собаку, на животное, исполненное достоинства, постоянства и верности. Этому «государству» с умными глазами мы нужны. А тому, с холодными, зачем? Зачем и они нам, верные Русланы, натасканные на тех, кто выходит из организованной колонны? Они и своих порвут за власть и богатую хавку. Пальма ждет на аэродроме, а мы бросили ее и боимся вернуться. Вернись, вернись, гражданин, в свою страну — она нуждается в тебе! Не бросай ее на произвол. Вы, что так переживали, сострадали и надеялись, остановите тех с петлями, крючьями и клетками. Пока можно. Найдитесь, как нашлись Вера Котляревская, терпением и любовью завоевавшая доверие овчарки, аэродромные техники и пилоты, спасшие когда-то собаку — как государство. Ей-богу, между государством и собакой есть общее: охранять дом, защищать хозяина и не воровать со стола.-----novayagazeta.ru

источник: http://www.babyblog.ru/user/kozlovakate/61033

ФИЛЬМ О СОБАКЕ ПО ИМЕНИ ПАЛЬМА, ЖДАВШЕЙ ХОЗЯИНА ВО ВНУКОВСКОМ АЭРОПОРТУ ДВА ГОДА

Снят в 1989 году.Хочется отметить, что фильм 1989 года сделан весьма подло, потому что во времена упадка и перед окончательным убийством СССР, задача мгновенно развернувшихся в сторону Иудушки Горбачева и его команды, некоторых деятелей искусства, была весьма незатейлива: уничтожать при помощи своих "нетленных кино-творений", в зрителе любую волю к сопротивлению, вселять в народ чувство безнадежности, обреченности и покорности своим будущим рабовладельцам. Для этого брались лучшие, желательно документальные и широко известные события прошлого, которые, как раз и доказывали, подтверждали наиболее ярко стойкость, глубину и красоту духа советских людей и победные, утверждающие человечность и жизненный оптимизм части истории "обрезались", если их невозможно было заменить на "слезливо-мелодраматические", мещанские "повороты сюжета", потому что история была слишком хорошо известна и свидетели ее были живы, они могли бы возмутиться "наваяенной нетленкой". Разве не та же повадка бывала и у Йозефа Геббельса? И не та ли повадка бывала и у "самого первого Иудушки-Хруща"? Так, например:

В каждой общеобразовательной школе, училище или институте были развешены лозунги с "изъятыми, обрезанными" словами В.И. Ленина (что искажало смысл сказанной когда-то Владимиром Ильичом фразы до неузнаваемости), - "Учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин".

Когда на самом деле цитата из речи Владимира Ильича была несколько иной, а именно:

«Вся молодёжь вообще, которая хочет перейти к коммунизму, должна учиться коммунизму», - говорил Владимир Ильич на комсомольском съезде.Речь, произнесённая Лениным на III съезде комсомола, стала почти программным документом молодёжи юного социалистического государства"...

Почитав статью-первоисточник, а затем посмотрев фильм, Вы можете составить собственное мнение о глубине той пропасти безыдейности, липкого страха, безволия и меланхолического уныния, почти гипнотического сна, в которую мы погрузились во времена контрреволюции и реставрации.

Пропасти, в которую мы были вовлечены и, образно говоря, свалены одной огромной, не сопротивляющейся ничему и никому кучей-толпой.

Потому что такой образный подход к анализу ситуации не станет понятным на эмоциональном уровне, "безо всяких там научных коммунизмов и диалектик", лишь "человеку под общим наркозом, поданным анестезиологом от воробуржуа и кампании и готовым к обширной операции в области мозга и сердца".

"На привязи у взлётной полосы(1989)" (Watch on YouTube)

Заключение

В тот период, когда произошла рассказанная история, косыгинские реформы, подготовлявшие убийство СССР, шли более десяти лет. Многие из партийцев и комсомольцев пытались высказываться на собраниях в трудовых коллективах, либо на пленумах райкомов категорическое неприятие происходившего в стране. Протобуржуазная власть, лживо именующая себя "советской" и "социалистической", со многими высказывающимися обходилась очень плохо, попросту грубо "затыкая" и бесцеремонно "задавливая" высказывания и размышления подобного толка, особенно публичные, на партийных собраниях или пленумах, в корне.

И не нужно клеветать на партийцев и комсомольцев той поры, не нужно клеветать на честнейших беспартийных, которых было в те времена предостаточно. Советский народ, в памяти которого еще свежа была сравнительно недавняя война против иного, навязываемого силой немецко-фашистского штыка, буржуазного способа бытия, - а в случае с нападением на СССР немецко-фашистского полчища организованных в самую оснащенную и сытую по тем временам армию грабителей и убийц, крайне реакционного буржуазного управления, поправевшего и скатившегося до состояния нацизма и фашизма, - совсем не похожего на способ бытия в СССР, когда не только статья Советской Конституции о запрещении прав частной собственности на средства производства была одним из самых важных, главных факторов существования социалистического строя в стране, но и еще НОТ**, как и государственное социалистическое планирование обеспечивали тот способ бытия, который ценою потери более двадцати миллионов жизней советских людей отстоял Советский Народ и Советская Армия.

Потом настала изощренная "холодная война", результатом которой и было крушение нашей Атлантиды - Страны Советов. Советскую власть "легко" было потерять, пассивно наблюдая изъятие из Конституции статьи, запрещающей наличие собственности на средства производства. Цитата для сравнения:"Собственность:В СССРОснову экономической системы СССР составляет социалистическая собственность на средства производства в форме государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной собственности.В РФВ Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности."

Но вернуть эту статью в Конституцию страны станет возможным лишь при применении силы, ибо катающиеся, как сыр в масле беззакония, грабежа и накопления бесконечной прибыли, новые русские буржуа совсем не склонны свое замечательно удобное положение изменять, отдав, как нам бы хотелось, украденную общенародную собственность на средства производства, добровольно и мирно.

Более того, ее вернуть будет сложнее, чем нашим предкам в 1917 году еще и потому, что новые русские буржуа, как и весь советский народ, имели опыт существования в условиях Советской власти в течение долгих (и таких коротких для нас с Вами!) десятилетий, власти, опирающейся на научную теорию марксизма, философии диалектики, исторического материализма и политической экономии, неплохо изучив эти законы и применяя теперь, когда капиталист добрался до высшей политической власти в стране, на практике.

Но, в какой-то степени, опыт Страны Советов и те же знания по научному коммунизму, полученные нами в большинстве своем в советских школах и вузах, имеется и у нас с вами. Единственная сила, которую никак не преодолеть никакому образованному буржуа или целому подкованному в марксизме классу капиталистов - сплоченность в коммунистические партийные ячейки, в Советы, действующие по принципам, изложенным в трудах основоположников научного коммунизма, в научных трудах по диалектическому материализму, материализму историческому и трудах по политической экономии классиков марксизма. А еще наше преимущество перед теми, кто основал первое в мире государство Социализма в том, что в отличие от первопроходцев, мы знаем, не только "как это устроено теоретически", но и "как это работает на практике" и какие неточности, ошибки или простое разгильдяйство в освоении теории и практики, какие просчеты в дисциплине, какие организационные промахи, могут привести к тому или иному крайне нежелательному результату, как и многочисленным безвозвратным потерям, порою, весьма страшным и кровавым.

Итого, подведем итог, "что нам нужно в данных трудных обстоятельствах делать".1. Понимать суть научного коммунизма, как будто от его знания зависит наша собственная жизнь.А она, эта ничтожная жизнь в рабстве у буржуа, и правда зависит от знания того, как ее изменить с наименьшими затратами сил и с наименьшими потерями.2. Создать коммунистическую партию, взяв за образец проверенную и хорошо работающую модель ленинской РСДРП(б).3. И победить, обретя нашу Атлантиду, или, как бы она ни называлась в будущем, нашу временно утраченную Социалистическую Отчизну.

ОТСТУПАТЬ БОЛЬШЕ НЕКУДА, ОТСТУПАТЬ НЕВОЗМОЖНО, УМРИ ИЛИ ПОБЕДИ.

PS

Краткое изложение теории марксизма для тех, кто в танке и не желает из него вылезать. Из данного наглядного пособия хорошо видно, что бывает с теми, кто не выучил научного коммунизма или выучил плохо, применив эту не выученную теорию на практике с грубейшими ошибками или вольными допущениями:

"Любимые эпизоды фильма Кин Дза Дза" (Watch on YouTube)

Целиком видеопособие можно изучить здесь:http://youtu.be/I47CNxwlt9U?list=PLF153DD961218446B

ПРИМЕЧАНИЯ

*Трагедия А. С. Пушкина «Борис Годунов» (1831) заканчивается следующей сценой: боярин Масальский, один из убийц вдовы Бориса Годунова и ее сына, объявляет народу: «Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. (Народ в ужасе молчит.) Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович! (Народ безмолвствует.)»

**НОТ - организация труда на научной основе, научная организация труда

Елена Винокурова

ledokol-ledokol.livejournal.com

"Тонио и его собака Пальма" Анна Кардашова: рецензии и отзывы на книгу | ISBN 978-5-9268-2014-7

Тонио живёт в стране Италии, в городе Неаполе, в улочке узкой, как щель, в комнате без окон, с широкими дверями, похожими на ворота. Его мама, синьора Габриэла, каждое утро открывает эти двери и выставляет на продажу свой товар. Детей у синьоры Габриэлы пятеро. Джино, это — раз. Он совсем взрослый, работает на фабрике. Алида, это — два. Она тоже большая, учится шить. Три и четыре — Джильда и Мильда, близнецы. Они не очень большие, но уже моют посуду и подметают. Тонио — пятый. Когда он вы-растет, его будут звать Антонио. Но когда это ещё будет, а сейчас мама часто называет его Тонино. Антонио-Тонио-Тонино жил да поживал в своей улочке, играл с приятелями, бегал на Залив купаться, за обедом кричал: «Мам, ещё!». Он жил так день за днём, пока не случилось вот что!

— Мать ещё не садилась, а у неё уже тарелка пустая! Ну как ты сидишь? — крикнула она Тонио. — Почему ты скривился набок? А Тонио скривился набок потому, что спускал Пальме на пол макароны. Мама увидела Пальму. — Это что за дрянь? — Это не дрянь! — сказал Тонио. — Это моя собака! — Люди добрые! — закричала мама в открытую дверь прямо на улицу. Люди добрые, синьор Беппо и тётушка Чечилия, которые проходи-ли мимо, остановились послушать. — Вот смотрите! — мама обвела рукой весь стол. — Кормлю пять ртов! Старший, правда, зарабатывает, но разве я вижу эти деньги? А этот ещё ни копейки матери не принёс, а уже приводит в дом лишний рот! Его собака! А кормить её должна мать? Вот будешь зарабатывать, позволю держать собаку. Чтобы я её больше не видела!

Она отлично понимает, что ей надо бояться мамы. Когда мама дома, Пальмы не видно и не слышно. А стоит только маме побежать в лавочку синьоры Чечилии, Пальма тут же вылезает из-под кровати и скалит свои белые зубы. Джильду и Мильду она не боится — они не обращают на неё внимания. Прятать Пальму нетрудно. А вот как её кормить? После случая с томатной подливкой Тонио боится засовывать еду за ворот. Теперь он старается опоздать к обеду. Когда обедаешь один, можно отделить Пальме еды в коробочку… А вот когда сидишь за сто-лом со всеми вместе, очень трудно бывает спихнуть макароны на пол да ещё подгрести ногой под кровать. Тонио говорит: «Мама, прости, заигрался!» — и кротко выслушивает всё, что она скажет. Тонио идёт по своей улочке. Пальма семенит рядом.

И вдруг он услышал хруст. Пальма, его Пальма, стащила рыбку и пожирала её! «Ах ты, дрянь!» — крикнул Тонио, и сам испугался, что громко крикнул. Но было уже поздно — над ним стоял рыбак Марио. Он молча взял нож из рук Тонио, вытряхнул его самого из фартука, взял за шиворот Тонио и собаку, вынес обоих из-под навеса и поставил на песок. Ох как рассердился Тонио! Он стал похож на собственную маму. — Убирайся от меня, лишний рот! — кричал он. — Теперь я буду без тебя съедать всё, что даёт мне мама! И мне не нужно будет бояться мамы! И я буду хорошо жить без тебя! Уходи ты, лишний рот! Тонио затопал на Пальму ногами и побежал вверх, в город. Тонио обернулся. «Лишний рот» семенил за ним.

— Пальма — очень умная собака, — сказал Пьетро. — Не выгоняйте её, она будет сторожить ваши товары. Тонио научит её осторожно брать в зубы целлофановые пакеты с кофточками и подавать покупателям. Им это очень по-нравится, у вашей лавочки целый день будет толпиться народ. Вы будете продавать втрое-вчетверо больше кофточек, чем прежде. А ну-ка, покажи нам вон ту кофточку, голубую! И Пальма подаст им всё, что они захотят. Синьора Габриэла, вы разбогатеете! Вы купите себе настоящий магазин! Синьора Габриэла, если Пальму кормить… Синьора Габриэла вскрикнула, круто повернулась к столу, схватила голубую миску и ударила в неё, как в бубен: — Клянусь! В этой посуди-не Пальма всегда найдёт себе еду! Ну кто бы мог подумать, что мой Тонио так привяжется к этой собаке?! А Пальма? Она чинно сидела у ног Тонио, обернув свои тонкие лапки мохнатым хвостом, и без всякого страха поглядывала на синьору Габриэлу.

www.labirint.ru

Пальма - Охотничьи собаки - Охотники.ру

Было это в начале 60-х годов прошлого столетия. Жили мы на Кубани, на берегу Керченского пролива. Мой отец — фронтовик, прошел с боями через всю Европу до Берлина; вернувшись с войны, увлекся охотой, был заядлым охотником и всегда мечтал приобрести себе охотничью собаку.

Фото prc1333/flickr.com (CC BY-NC-SA 2.0)

Фото prc1333/flickr.com (CC BY-NC-SA 2.0)

Такой случай ему представился, и он купил на рынке в городе Керчи подружейную охотничью собаку породы пойнтер. Когда он переправился с ней на пароме через Керченский пролив на кубанскую землю, то последний рейсовый автобус уже ушел.

Оставалось только одно — добираться домой пешком. Расстояние от порта Кавказ до нашего поселка двенадцать километров. Это сейчас их соединяет асфальтированная дорога, проложенная в конце 60-х годов того же столетия, а тогда ее не было.

День выдался пасмурным и неприветливым, все небо заволокли темно-серые тучи, накрапывал мелкий нудный мартовский дождь. Но на душе у отца было легко и светло, он шел и как будто не замечал ни этих мрачных туч, ни холодного дождя, из-за которого в конце пути изрядно промок.

Главное то, что рядом с ним на поводке, сделанного из бельевой веревки, шла его сбывшаяся долгожданная мечта. Собака вначале шла нехотя, терлась о ноги, мешая ходьбе. Но по мере приближения к поселку она как бы почувствовала, что впереди ее ждет новый дом, ускорилась, и уже хозяин, уставший от вынужденного путешествия, старался сдерживать ее порыв натягиванием поводка.

Собаке было от роду месяцев семь-восемь. Кличку дали Пальма. Окрас у Пальмы был двухцветный, на белом фоне располагались крупные пятна и небольшие вкрапления кофейно-пегого цвета. На охоте это была незаменимая помощница.

Отец часто с ней выезжал на утренние и вечерние охоты на пролете уток. И здесь открывался ее талант охотницы, она благодарила отца за его любовь к ней. Одним словом, любовь у них была взаимной. Сбитых уток приносила только по его команде. Доставала и уток, упавших в холодную воду морского залива. С Пальмой у отца на охоте потерь не было.

В те годы и мне посчастливилось побывать с отцом и Пальмой на утиной охоте и увидеть все самому. Великолепно работала она по полевой дичи. Многие видели Пальму в деле и завидовали, кто-то по-доброму, а кто-то и не совсем. Были и такие, кто просил продать им собаку.

Но по понятным причинам отец сделать этого не мог, столько лет, мечтавший об охотничьей собаке, наконец-то ее приобретший и воспитавший.

Все свое свободное от работы время он занимался ее дрессировкой и натаской. Пальма стала воплощением его мечты и любимицей, поэтому и жила она у нас не так, как живут в основном собаки в селе. Место ее было в доме, а точнее на веранде.

Иногда ей позволяли заходить и непосредственно в дом. Особенно в зимнее время, когда она промокшая приходила с охоты. В дни свободные от охоты она забиралась на диван, что ей было также позволено. Свернувшись калачиком, засыпала, видя свои собачьи сны, отчего она слегка вздрагивала и приоткрывала глаза, затем тут же их закрывала, продолжая спать и видеть все те же сны.

Вот у нее из-под носа взлетают перепела, коростели и различные кулики, тут же ее хозяин делает по ним выстрел, и уже возбуждающий и в то же время пьянящий запах стреляной дичи приводит ее в  бешеный азарт, отчего она вновь вздрагивала и открывала глаза.

Пальма была настолько привязана к отцу, что буквально по пятам ходила за ним везде. Жили мы на окраине поселка, и когда он уходил в поселок по делам, в магазин или в гости к кому-нибудь, она бежала за ним следом. Пальма собака была не агрессивной, с уравновешенной психикой, поэтому отец брал ее с собой везде безбоязненно.

Случались у нее, правда очень редко, походы из дома, без чего-либо разрешения, когда отец был на работе, которые в основном ограничивались конечной остановкой у бабушки с дедушкой — родителей моей матери. После чего она с чувством вины за содеянное возвращалась домой.

Чувствуя, что виновна, она пыталась не смотреть в нашу сторону, отворачивалась и закрывала глаза. Находила в саду или за домом такое место, чтобы можно было отлежаться, а потом, когда приходил хозяин, появлялась ему на глаза как ни в чем не бывало. Эти вылазки ей прощались, хотя и делались отцом определенные внушения, в целях воспитания и выработки послушания.

Однажды отец ушел незамеченным для нее, ему нужно было сходить в гараж, где он работал, по делам. Он долго не возвращался. Пальма, увидев, что его нет, заволновалась и незамеченной для оставшихся членов семьи ушла самостоятельно на его поиски. Первым делом она побежала к бабушке с дедушкой.

Как рассказывала позже бабушка, увидев Пальму в своем дворе, она сказала: «Что, с хозяином пришла в гости или одна?», — посмотрев за калитку и не увидев отца, опять обратилась к собаке: «Хозяина потеряла, у нас его нет. Иди домой». Пальма сразу же повернулась и ушла. Домой она уже не вернулась. Бабушка видела ее живой тогда последней.

Возвращалась Пальма через карьер, который был по пути к нашему дому. Как в дальнейшем стало известно, зависти людской нет предела. Один из «охотников», живущий у карьера (язык не поворачивается назвать его охотником), выстрелом из ружья убил ее. И лишил жизни он Пальму, как бы кощунственно это ни звучало, лишь за то, что отец однажды отказал продать ему собаку.

Но «шила в мешке не утаишь»: один мой одноклассник поведал мне об этом, я сразу же рассказал все отцу. Мы отыскали то место, где была зарыта наша Пальма, и перезахоронили ее в конце нашего огорода. После захоронения отец, прошедший войну, который ежедневно там смотрел смерти в лицо, который не раз терял своих фронтовых товарищей, имеющий стальные нервы, не мог сдержать слез. Больше собак он не заводил.

Так трагически завершился короткий и очень очень памятный интересными и насыщенными событиями жизненный путь, великолепной охотницы — Пальмы.

Павел Черкасский 24 апреля 2015 в 05:28

www.ohotniki.ru

2. Почему погибла Пальма?. Думает ли собака?

2. Почему погибла Пальма?

Ранее я писал, что в сельском посёлке ** приобрел дом с небольшим, не первой молодости садом и такими же старыми, но удобными надворными постройками. Усадьба (сад и двор), из-за своего положения была окружена проулком в виде подковы и имела шесть близких соседей: троих сбоку и сзади и столько же спереди. Учитывая, что проулок был узким, едва проходила груженная автомашина, то соседи как бы окружали подворье повсюду, а из-за разного характера и манер хозяек общаться, окружение было ещё более тесным, словно соседи были жильцами моего дома. Их количество возрастало, ввиду ещё одной перпендикулярной улицы, разделяющей проулок как бы надвое и выходящей прямо на ворота моего двора. Прежние хозяин и хозяйка переехали сюда из Кубани и имели десять дочек. Семья относилась к какой-то религиозной секте не то пятидесятников, не то баптистов, точно не знаю и утверждать не стану; что со слов соседок им не помешало, а возможно способствовало, устроить на дереве виселицу и повесить маленького пса в назидание другим четвероногим, чтобы не забегали во двор. Это со слов соседей, а как на самом-то деле было — неизвестно. В тесном маленьком домике из кухни и комнаты одна к одной стояло одиннадцать коек, на которых спали девочки и хозяин с хозяйкой. Если с виселицей дело состоялось, то на самом деле можно представить какой пример родители показали девочкам, будущим матерям и женам. Дурной пример заразителен, не зря говорят: какие предки, такие и детки. Жаль, конечно. Покидая усадьбу и дом и переехав в ближайший город, семья оставила собаку Пальму, потешавшую ранее многочисленное семейство. Пальма крупная, чепрачного окраса полу- или четверть-овчарка, в меру упитанная, добрая, ласковая собака с опущенными ушами, что её красоте не вредило. И все же, несмотря на внешнее спокойствие, она походила на пса, которого обидели и выгнали из дома. Ей было свыше года.

— Поздновато её приучать к нам, — бросила реплику жена.

На что я ответил:

— Возраст для привыкания к другому человеку не помеха. Пережившая заброшенность собака ещё больше оценит нас.

— Так-то так, но маленький щенок, что ребенок, его наклонности понятны и его легче приучить к нашим недостаткам и режиму в семье.

— Ну уж и режим, словно колония строгого режима, — пошутил я.

Пальма по-прежнему оставалась в своем дворе. Но двор был уже не тот. Не было девичьего визга, шума, криков маленьких и невестящихся подростков. Не было шуток и толчков, хватаний за хвост, борьбы — всего того, что составляло её неспокойную, но шумную жизнь, собачью жизнь, долю собачью.

Пальма признала нас с женой не сразу, сначала осторожничала. Но доброе отношение и еда сделали своё дело. Из-за отсутствия ошейника, поводка, будки и опыта мы не посадили собаку на цепь. Да и жаль было это делать для свободолюбивой собаки.

Изредка приезжала хозяйка оформлять документы по продаже дома. Пальма бросалась к ней ласково, но женщина не обращала внимания, и даже более того — прогоняла прочь. Пальма становилась в тупик. Те нежные руки хозяйки, которые жалели её, прижимали к груди, кормили, внезапно стали грубыми, а лицо — непроницаемо чужим. Что случилось? Мир переменился, но почему, что я плохого сделала, — с грустью, медленно соображала собака. Видно, я плохо себя вела, подумала Пальма и снова пошла лизать руки хозяйки. Но та закричала и прогнала её прочь. Для матери большого семейства, умной и деликатной на первый взгляд женщины, перемениться за краткий, двухнедельный срок — поступки были непонятны и мне. Отчего и спросил хозяйку.

— Пусть отвыкает, — бросила она мне, отвечая на вопрос и видя мой недоуменный взгляд. И добавила, словно забивая молотком гвозди. — Муж просил соседа убить Пальму, чтобы не мучилась с голода. Кроме того, она, сучка, приваживает кавалеров со всех улиц. Соседям это не нравится.

— Но позвольте, — возразил я. — Какое дело соседям до вашей собаки? Вы брали её не для них, а для себя. Зачем вы просили соседа? Ведь мы кормим Пальму. И сучка не помеха. Сучка умнее кобеля, привязчивее, добрее. Мы к ней уже привыкли.

— Пальме больше года, лучше возьмите щенка, — как бы не слушая меня продолжала хозяйка. — Так будет лучше.

— Кому лучше, — вспылил я. — А Пальму куда деть? Пусть погибает? Вы же многодетная мать, столько детей, сколько пальцев на руках. Вам любой ребенок должен быть дорогим и неповторимым. Тронь каждый палец — ведь больно. Поиграли, потешили детей и Пальма стала не нужна. Почему вы не забираете её с собой в город? Комнат много. Где же милосердие? Или религия отрицает ее? Ведь каждая тварь — божье творенье, — распалялся я.

— Вероятно, вы правы, — тихо, как мне показалось, даже подавленно, ответила хозяйка.

— Ещё бы! — заносчиво воскликнул я, полагая, что убедил нерадивого оппонента. Ещё бы не прав. Одна жизнь дана всякому живущему: и человеку, и собаке, и даже лягушке и сверчку.

Хозяйка промолчала (молчание — знак согласия) и я понял, что Пальма будет доживать свой чек в своём же дворе, а бывшая хозяйка пристыжена и получила урок нравственности. С женой мы продолжали работать в городе. Добираться нужно было на автобусах с пересадкой. В общей сложности затрачивали на поездку около двух часов. Поднимались рано, в шесть, кормили птиц, собаку и в семь отправлялись на автобусную остановку. Возвращались вечером, почти в одно и то же время. Дорога изматывала туда и обратно. Но некоторые мои сослуживцы, живущие в более отдаленных деревнях, затрачивали на дорогу до пяти-шести часов. Се ля ви.

Вечером, когда я возвращался с работы и подходил к дому, заметил на снегу кровавый след. Он вел к нашему забору. Неприятная догадка кольнула и охватила меня. Я ускорил шаги и за ломаным забором увидел лежавшую калачиком Пальму. Она была холодная. Кровь, разбрызганная вокруг нее, указывала не на мимолетную трагедию. Высунутый из кровавой пасти язык оказался кроваво-красного цвета. Над левым ухом зияла крупная рана. Кто-то стрелял или бил топором, — решил я. Мои чувства трудно описать. Я негодовал, возмущался, недобрыми фразами обзывал бездушность, черствость, эгоизм и человека, который по непонятным причинам совершил убийство. Жестоко расправился с безобидным существом. Потому что был ненаказуемым. Животное вне закона. Кто кроме меня возмутился гнусностью и беспредельно отвратительным поступком? Судя по тишине в соседских дворах — никто. Мною овладело беспредельное горе и ярость. Но больше всего подавленные чувства притупили восприятие окружающего. Я ещё плохо знал соседей и не представлял, кто мог совершить такой поступок. Но во мне стучал, бился и просился наружу один вопрос: кто убийца? Я не знал, что с ним сделаю. Возможно, ничего. Но очень важно было посмотреть убийце в глаза, прочесть страх, вину, раскаяние. Все что угодно, но не сидеть сложа руки. И вот я задал первый вопрос первому встречному соседу:

— У кого ружье?

— У кучерявого, — ответил он.

На порог вышла миловидная женщина и ответила:

— Мужа нет дома.

— Ружье у него есть?

— Нет, он не убивал собаку.

— А кто же?

— Через два дома пенсионер.

Накал моего негодования возрастал. Подошла жена и мы с ней отправились к пенсионеру. На стук выходит пожилой, оплывший жиром мужчина. Глазки его бегают. Ведет он себя, словно серко в лопухах. Зачем Вы это сделали? Он не стал уточнять что. Было ясно и так что.

— Вы понимаете, меня попросили застрелить.

— Кто просил, когда и зачем? — спросил я, не вдаваясь в церемонию вежливости.

— Хозяйка её.

— А мы кто, по-вашему?

— А если бы Вас попросили нас убить, Вы тоже бы сделали это? И рука не дрогнула бы?

— Скажете. Она не стоит Ваших переживаний.

— Это почему же? Потому что у неё щенки? Пальма ведь беременна. Смерть её — жестокий, садистский поступок. Вы пожилой, почти проживший свой век старик и Вам не жалко было лишать жизни наивное, доброе существо. Скажите, она облаяла, покусала, наконец-таки напала на кого-либо? Но почему Вы и причем здесь Вы? — спрашивал я.

Я говорил старику о любви к братьям меньшим, что и они думают и им жизнь дана один раз.

Он кивал или молчал, но в глаза не смотрел. Вряд ли ему было стыдно. По всей видимости, полагал, как выйти из патового положения. У него не было страха, или раскаяния.

— Пойдём домой, — тихо, но настойчиво позвала жена. — Нам здесь больше делать нечего. Этого человека пронять ничем нельзя. Да и человек ли он? — уже громче произнесла она.

Нам идти домой — почти ничего. Перед моими глазами стоит бедная, обездоленная, несчастная Пальма, оказавшаяся в суровом и безжалостном для нее мире. Она одна, с одной стороны вместе со своими бездомными собаками-приятелями, с другой стороны — людьми, которые могут пожалеть, обидеть, а могут и лишить жизни. Я вспоминал.

Утром Пальма довела нас до шоссе и возвращалась домой, забегая по пути в знакомые дворы проведать своих четвероногих друзей, а где и полакомиться из их кастрюль. Она подходила уже к дому, предвкушая полежать под крольчатником, в глубине двора. Вдруг она почувствовала сильный удар по ноге, словно бревном. Первая порция дроби разворотила переднюю ногу. До нее издалека докатилось эхо выстрела. К ней подходил оплывший жиром старик, скаля и без того неприятное лицо. Второй удар по шее отозвался во всем теле, обволакивая угасающее сознание. Люди!!! Помогите!!! — хотела пролаять Пальма. Но только глубокий стон и жалобный визг вырвался из её надруганного горла. Третий выстрел-удар она уже не почувствовала и не услышала. Кровавая пелена заволокла ее глаза, отключила сознание и опустила в бездну, из которой она уже не будет мешать людям наживать себе жир и кажущееся нестойкое благополучие. Ибо благополучие без жалости к себе подобным, без сострадания к ним, лишает человека уважения к себе, свободы ощущать окружающий мир, права на восприятие легкости и счастья жизни и полноценности благополучия. Человек лишь тогда силен, свободен и счастлив, когда делится с другим тем, чем владеет. Но Пальма уже не думала об этом. Свет превратился во тьму, мозг потерял возможность воспринимать окружающее, сердце, выплеснув в развороченные раны тела много крови, остановилось. Лёгкие не воспринимали морозный, бодрящий воздух. Прекрасные, крупные, карие глаза собаки не видели ничего. Их свет, радовавший и приносивший счастье детям хозяйки, погас, погас навсегда. И ни один ребёнок и даже ни одна хозяйка не придет и не отдаст дань уважения Пальме, некогда безвозмездно дарившей свет всем людям, её окружавшим.

Толстый, тучный человек, брезгливо взял труп Пальмы за уши, и, не озираясь по сторонам, потащил её за изгородь.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

pets.wikireading.ru


Смотрите также