Преданный друг.(S). Собака кутанская
Читать онлайн книгу «Дети Робинзона Крузо» бесплатно — Страница 6
– Анимистическое сознание, – сухо проскрипела какая-то дама.
Но Будда так увлекся, его голос звучал столь завораживающе, что на даму не обратили внимания: древние не только знали об этом, они жили совершенно в другом космосе – живом, гармонически связанном. А мы нашим невежеством, технократической наукой, превратившей мир в механизм, почти его убили. Живой космос древних для нас почти потерян.
Была тишина – не многовато ли для двенадцатилетнего ребенка? Сухие покашливания…
А Будда уже перешел к рассказу о Последних Людях, помнящих об этой взаимосвязи. О «королевском искусстве», или «веселой науке», как он обозвал алхимию. По его словам, все настоящие короли древности и даже Средневековья – Хлодвиг, Фридрих Барбаросса, Ричард Львиное Сердце, – были великими магами. Лечили прикосновением, могли превращать свинец в золото и вообще далеко продвинулись в алхимической работе, оставив после себя немало тематических манускриптов. Этим магическим даром (заметим: тогда, в эпоху полноценного мира, никому, в отличие от более поздних времен, не взбрело бы в голову считать этот дар проклятьем) короли обладали от рождения. Собственно поэтому, а не из-за мнимой элитарности занятия, алхимия – «королевское» искусство.
Снова тишина, покашливание…
– Довольно сложно представить Ричарда Львиное Сердце за написанием эзотерического трактата, – говорит человек с колючей бородкой и колючим же взглядом, чуть прикрытым беглой скользкой улыбкой. – Если только в перерывах между крестовыми походами и бесконечными пирушками.
Короткий смешок – это дама с анимистическим сознанием.
А вот тут интересно: Будда совершенно не понимает, о чем речь, и вовсе не парирует неуклюжую шутку. Профессура делает выдох, приходит в себя – все же дело-то имеем с ребенком… Даже колючебородому немного стыдно. А Будда тем временем говорит следующее: доверие не силе магии, а силе арифметического большинства – это передача ключей мира в руки механизма.
– Что ты имеешь в виду, малыш? – снисходительно вопрошает анимистическая дама.
И Будда с веселой улыбкой проказника, выкинувшего тот еще финт, делает сногсшибательный, но абсолютно практичный социологический вывод: крушение мира королей и переход к современным формам управления обществом было вызвано именно этим – короли утратили магические способности, – а вовсе не развитием производства или борьбой народных масс. И опять покашливание, только несколько иного рода: советская система стояла тогда во всей своей силе. И за подобную точку зрения можно было угодить не в МГУ, а кой куда подальше. Но не сажать же, в самом деле, в психушку двенадцатилетнего фантазера.
В комиссиях, следовавших одна за другой, были и настоящие жулики и спекулянты: много позже в книге крупнейшего в стране авторитета по буддизму Миха обнаружил много мыслей своего друга Будды, изложенных почти дословно его чудесным простым языком.
Вместе с тем Будда оставался самым обычным мальчиком, худеньким, с длинными светлыми волосами, может быть, немного мечтательным, и, как поймет потом Миха, его миролюбие никак не было связано с трусостью. Хотя кое-чего Будда боялся очень сильно. Он боялся высоты. И даже на обычной пожарной лестнице у него частенько кружилась голова, что и являлось предметом постоянных насмешек.
IV.
Как только мальчики оказались на море, Будда сразу попросил Миху научить его прыгать с пирса в воду. Прыжки с головокружительной высоты портового причала – дело весьма рисковое, и даже местные не всегда решались на прыжок с самой высокой сваи. Плюша здесь был вне конкуренции. Он любил море, любил ощущение полета, которое дарит прыжок, и чувство бессмертия, присущее детям, к двенадцати годам еще его не покинуло. Да, в порту Миха был номер один; чувствуя уважение местных сверстников, свой бесспорный авторитет, Плюша поклялся себе по возвращении домой записаться в секцию бокса, чтобы покончить с московскими обидчиками.
Так он и поступил. Только тем летом всех ждала несколько иная инициация.
***
Первый же прыжок Будды со сваи оказался полным провалом и крушением всяческих надежд. Это несмотря на долгие тренировки с Михой на двухметровом камне, именуемом, видимо за сходство с головой уродливого великана, Башкой. На Башке у Будды выходило хорошо, а здесь он в последний момент испугался, его бросило в воздухе, он не сумел сгруппироваться и вошел в воду плашмя. Кто-то даже закричал от страха, да и Миха не брался предположить, насколько сильно Будда отбил спину и ноги. Когда он показался на поверхности, вид у него был до того несчастный, что Плюша решил немедленно прекратить дальнейшие упражнения. Превозмогая боль, Будда выполз на берег. Те части тела, которыми он ударился о воду, покраснели так, что, казалось, дотронься – обожжешься. В глазах Будды стояли слезы, но губы были плотно сжаты. Все вокруг уже смеялись:
– Это тебе не умничать, москвич!
– Ну, ты и шарахнул, прыгуля!
Плюше было жаль Будду, и, конечно, стоило его утешить, но, признаться, плюхнулся он действительно нелепо и, в общем-то, смешно. Ну не его стезя – прыжки, что ж тут поделать. И потом страх высоты – это врожденное…
– Ладно, – начал Плюша, не очень представляя, что скажет дальше. Будда упрямый, и надо подыскать какую-то корректную форму его отговорить, еще один такой прыжочек его просто добьет, – знаешь… тоже велика заслуга мочить со сваи…
– Я буду прыгать, – произнес Будда.
И тогда Плюша, глядя Будде в глаза, говорит – против своей воли – нечто кошмарное. Будто кто околдовал, ведь сказать он хотел совсем другое:
– Тогда, ты должен повторить немедленно. Иначе уже никогда не прыгнешь.
Теоретически это было верно, но совершенно недопустимо в данных обстоятельствах. Миха готов был проклясть свой бестолковый язык.
– Знаю, – кивнул Будда. – Пойдем, скажешь мне все еще раз по дороге.
Вторичное появление Будды на свае вызвало неподдельный интерес: надо же, московский умник решился на повтор! У кого-то в глазах любопытствующий огонек приобрел слегка кровожадный оттенок – закончиться подобное зрелище могло чем угодно.
– Послушай, – Плюша хотел, чтобы его голос звучал как можно внятней и спокойней. – Думай о прыжке… Только о прыжке. Тело сгруппировано, ноги сведены вместе. Ты летишь. Ты входишь в воду… Думай. А теперь ты вытянутая струна. Пружина… Начинаешь падать вниз. Ровно. И когда угол между тобой и водой станет примерно сорок пять градусов, просто оттолкнись от края ногами. Просто толкнись. И лети. Доверься прыжку. И воде.
Будда замер. А потом его тело повторило все, о чем рассказывал Миха. Это невероятно – до мельчайших деталей. Именно прыжок Будды позже помог Плюше понять, как легендарные полководцы древности выигрывали сражения еще до начала битвы. Или проигрывали их. А тогда получился один из самых красивых прыжков за день – Будда вошел в воду ровно, почти без брызг.
Михе показалось, что стало как будто тише. Потом кто-то присвистнул:
– Неплохо для москвича.
Будда вынырнул довольный, улыбающийся. Миха сделал ему два кулака с поднятыми вверх большими пальцами – во! – и Будда моргнул в ответ.
(Миха смотрит: действительно, фотография – великое дело)
– А вы что думаете! – весело вскричал Джонсон. – С лохами дело имеете?!
И с разбегу неуклюжей бомбочкой полетел в воду. Все рассмеялись. Джонсон был веселый, его полюбили сразу; ему не было необходимости доказывать что-либо ни себе, ни другим. Общее веселье достигло апогея, когда до Михи дошел голос: «Эй, смотрите, москвич-то чудит…»
Миха обернулся: Будда забрался на фонарный столб над самой высокой сваей, что увеличивало высоту прыжка еще метров на пять.
– Слезай оттуда на хрен, расшибешься! – произнес тот же голос.
– Будда, совсем рехнулся?! – это уже Икс.
– Э-э… слезай, дело нешуточное…
– Там стоять негде… сорвешься, можно об сваю башкой… и капец!
Миха подошел к фонарному столбу:
– Ты чего, с ума сошел?!
– Не беспокойтесь, – Будда держался рукой за изгиб фонаря, одна его нога с трудом умещалась на крохотном ржавом приступочке – петле для накидной лестницы, другая болталась в воздухе. – Ща-а, только пристрою вторую ногу…
У Плюши все внутри похолодело: Будда мог сорваться в любой момент – все эти полуржавые железные сооружения в порту обветшали от времени и были крайне ненадежны. Сердце Плюши заколотилось с необычайной силой, как это уже было с ним однажды… когда? Четыре года назад? Вон он срывается, свая, и голова о сваю… Миха крепко сжал кулаки, выдохнул, – он уже не перепуганный ребенок, – и проговорил ровным спокойным голосом:
– Будда, не валяй дурака! Это очень опасно.
А Будда смотрел вниз, глаза его были широко раскрыты и стали темными и далекими, как отражающаяся в них темная неспокойная вода; в глазах мальчика застыл металлический лик абсолютного страха.
– Я… сейчас… схожу… за лестницей, – Миха старался четко интонировать каждое слово. – Спокойно. Не двигайся.
Сгустившаяся под ними тишина стала липкой, почти физически ощутимой.
А потом произошло что-то странное. Будда улыбнулся и поглядел не на воду, а куда-то вдаль, и страха больше не было.
– Не беспокойтесь. Теперь я умею летать.
Тишину, вернув все звуки, разрезал пароходный гудок.
– Он че, обкурился? – спросил кто-то с истерическим смешком. – Летун!..
– Слышь… – кто-то другой попытался урезонить то ли Будду, то ли говорившего, – тут не до шуток!
– Не будь придурком, слезь! Мы тебя подстрахуем.
Но Миха почему-то знал, что Будда уже не ответит. Он взглянул на него, и тут случилась вторая странность: голоса вновь куда-то удалились, и Плюша с удивлением обнаружил, что он, по-детски зажав кулачки со скрещенными пальцами, наверное, молится. В первый раз в жизни. Чтобы все кончилось хорошо. Что он теперь находится там, рядом с Буддой, на крохотном приступочке, и молится. Потому что Будда решил прыгать, и все уже случилось. Молится неведомо кому, кто примет их остервенелое мужество, отличит его от просто ребячества и поможет Будде. Потому что тот только что справился с самым большим страхом своей жизни.
И за секунду до того, как пристроить на приступок вторую ногу, Будда сказал:
– Миха, спасибо!
И толкнулся. И полетел. Только тогда Плюша позволил себе на короткий миг зажмуриться. А когда открыл глаза, увидел Будду. Увидел мальчика, застывшего в самом красивом прыжке, исполненном когда-либо в этом порту. Потому что тело Будды косой ласточкой перечеркнуло солнце – так уж вышло. Так уж вышло, что на короткий миг солнце одарило его сияющим ореолом.
Это был взрыв.
Все кричали, свистели и аплодировали, как на лучшем в мире цирковом представлении. Помогали Будде выбраться из воды, хлопали по плечам, выражая восторг и респект.
– Чертов придурок! – негромко хмыкнул Миха.
– Да, это было круто! – согласился Джонсон. – Знаешь, как в кино… Я горжусь, что он наш друг.
– Ну ты даешь! – Икс с уважением глядел на приближающегося Будду.
– Я теперь прыгну оттуда, когда вернемся в Москву! – возбужденно закричал Будда.
– Откуда? – Джонсон потер нос. – В смысле… с Крымского, что ль?
– Да.
– Ну-ну.
– Точно: совсем рехнулся, – снова хмыкнул Миха.
А потом их с Буддой взгляды встретились, и оба рассмеялись. Оба были счастливы в ту минуту.
В тени портовых акаций, спасаясь от нестерпимого солнца, лежали собаки, огромные волкодавы. Вот кто-то прошел мимо, и собаки лениво завиляли обрубками хвостов. Все, кроме одной. Та, замерев нелепым каменным изваянием, оставалась неподвижной. И не сводила мутных, налитых кровью глаз с мальчиков, играющих на причале.
Миха вдруг обернулся, рассеяно посмотрел по сторонам и ничего не увидел. Лишь холодок зябкой волной пробежал по спине. Но в этот радостный солнечный день Миха отмахнулся от него – к чему какие-то тревоги, когда так все хорошо?
Собака лежала неподвижно. И если бы кто-то, к примеру, сам Миха, захотел вглядеться в непроницаемую морду зверя, он увидел бы, как совсем чуть-чуть подрагивала верхняя губа волкодава, обнажая изогнутый страшный желтый клык.
Собака продолжала смотреть. Время жатвы приближалось.
11. Кутанские собаки
I.
Идея сделать поджиги – самодельное огнестрельное оружие – пришла им в голову, когда «выслеживание» Тани, городской блудницы, привело их к дому Мамы Мии, и Икса покусали собаки.
Тем летом неприятности сыпались на Икса как из рога изобилия. В первый же день, несмотря на увещевания Михи, он сгорел на солнце. Советская система, запустившая человека в космос, не разменивалась на такие мелочи, как производство солнечных кремов и масел. И человек сгорел. Стал красным, как свежесваренный рак. Спасать Икса пришлось, обмазывая его густым слоем кислого молока. Как же он вонял!.. Затем на пляже у Икса украли одежду, любимую майку с индейским вождем в полном оперении, привезенную Джонсоном из ГДР и подаренную ему на день рождения. В довершение ко всему Икса покусали кутанские собаки, и ему пришлось делать 40 уколов от бешенства. Единственное, что успокаивало, – уколы были несовместимы с алкоголем, и Иксу пришлось отказаться от идеи выпить портвейна с какими-то местными ханурями.
– Ну вот, хоть от этого вздора его не придется отговаривать, – подвел итог Миха.
– Не, блин, если в этом году на землю упадет метеорит, – злился Джонсон по большей части из-за майки, – он грохнет по башке именно Икса. Лучше б я ее себе оставил. А Икса пристрелил.
Икс вышел из медпункта и процедил сквозь зубы:
– Из-за этой суки у меня теперь и пузо, и жопа болят.
Мальчики весело переглянулись:
– Ты про Таню? – поинтересовался Миха, – Или… Маму Мию?
– Про обеих! – отрезал Икс.
Миха промолчал. В общем-то, смешного мало. В домике Мамы Мии случилось еще кое-что, и Буда видел там не только утонувшую девочку. Но… Миха дернул головой и сделал странный жест рукой, словно отмахиваясь от чего-то.
– Спалить там все на хер! – предложил Икс. – Только фотку эту вашу забрать, и спалить!
Миха кисло усмехнулся: нехорошо, конечно, скрывать что-то от друзей, но, с другой стороны, как им скажешь?! Особенно Иксу.
– Мы должны вернуться, – проговорил Будда. – Только теперь вооруженными.
– Знаю – значит, вооружен? – иронично поинтересовался Джонсон, наверное, намекая на повышенную склонность Будды к метафорам.
– Не-а, – Будда покачал головой. – Мы сделаем настоящее оружие. По крайней мере от собак.
И снова Миха почувствовал волну холода в спине, как тогда в порту. Собаки – не самая грозная опасность, поджидающая их в немецком домике. Повисло молчание. Множество вопросов витало в воздухе, но никто не решался сформулировать главный. Миха зябко передернул плечами, посмотрел на Будду и наконец сказал:
– Знаешь, не то чтобы я не хотел туда больше возвращаться, но… кажется, мне страшно.
– Я знаю. – Будда помолчал. Затем кивнул и чуть виновато улыбнулся. – Мне тоже.
II.
Почему собак прозвали кутанскими, Миха не знает до сих пор.
…Это были огромные псы, пастушьи волкодавы. Еще щенкам чабаны, как тут называли пастухов, обрезали им уши и обрубали хвосты, чтобы росли злее и чтобы волк не ухватил. На бескрайних пастбищах с высокой, по пояс, сочной травой, в долинах и на склонах гор, они помогали пасти и оберегали отары овец. В городских легендах-страшилках рассказывали о детях, растерзанных кутанскими собаками, которые подчинялись лишь пастуху на лошади и удару его кнута. Сама фигура пастуха таким образом приобретала демонический характер, и черные чабаны – всадники ночи были персонажами местного фольклора.
На самом же деле люди были не особо добры к своим верным помощникам. Старых и увечных, потрепанных волком собак изгоняли из отары – надо было кормить молодых и сильных, надо было беречь свое стадо. И несчастные животные сбивались в стаи, дичали, бродили по окраинам городка, наведываясь на помойки в поисках пропитания. Людей они боялись как огня. Достаточно было ребенку сделать вид, будто он поднимает с земли камень, и собаки бросались врассыпную. Правда, говорят, иногда в стаях рождались щенки. Щенки волкодава, никогда не слышавшие свиста и страшного удара кнута. Но много всего говорят, а слухами земля полнится. В любом случае к двенадцати годам Миха знал о кутанских собаках, что это хоть и «здоровущие», но безобидные дворняги, и не раз видел, как какой-нибудь пес, ошалев от ужаса, под хохот дворовых хулиганов уносился прочь, с привязанной под обрубком хвоста гирляндой консервных банок.
III.
…Гулящая, шлюшка, трахальщица, проститутка – как только язык не смаковал все это, какие только эпитеты для подступающего взросления не легитимизировал образ местной блудницы Тани. Так что в беседе со старшими спокойно и деловито, как рукопожатие, можно было обронить: «Да она, вроде как, гулящая», – и продолжать беседу, как ни в чем не бывало.
До того дня, когда они увидели Таню в домике Мамы Мии, две картинки запечатлелись в Плюшиной голове. Таня во дворе с ребенком на руках в какой-то хламиде, похожей на ночную рубашку. И совсем другая Таня: в обтягивающей кожаной юбочке, шелковых чулках, с сумочкой и в туфлях на высоком каблуке – вышагивает по приморскому парку, и ее веселый низкий смех остужает слишком уж горячих поклонников. «Тигровая лилия» – прозвал ее кто-то из местных начитанных фантазеров. Как же тревожны и соблазнительны были ее обтянутые легкомысленным нарядом крепкие бедра, какие неведомые радости сулили ее игриво покачивающиеся ягодицы. И конечно, «выслеживание» Тани, «Тигровой лилии», вышедшей на бесконечный поиск своих эфемерных женихов, стало одним из любимых развлечений местных мальчишек.
До сих пор Миха-Лимонад затруднялся определить социальный статус Тани. Незамужняя, она жила с матерью и растила чернявенького ребенка. Говорили, что ее мать, никогда не появляющаяся на публике без сногсшибательного макияжа а-ля кабуки с нарисованным густо-красным бантиком губ, выкидывала по молодости кренделя похлеще Тани, выплясывая твист со стилягами, влюбляя в себя бесконечную череду романтиков-шестидесятников и сероглазых храбрых альпинистов. Но все поддерживали с обеими женщинами добрососедские отношения. Их никто не осуждал, скорее им симпатизировали за простую доброту и отзывчивость, и степенные семейные дамы, следящие, чтоб у их дочерей юбки никогда не поднимались выше колен, с удовольствием соглашались посидеть с Таниным малышом. Кроме тех случаев, когда она отправлялась в свои путешествия в поисках быстрой и неверной любви. Таня уходила, а ее мать появлялась во дворе, покачивая ребенка и угощая всех семечками.
IV.
Сейчас по «Радио классик» Миха-Лимонад услышал, что на аукционе в Лондоне было выставлено платье Одри Хепберн со стартовой ценой 130 тысяч фунтов стерлингов. Знаменитое платье-колокол, в котором она была в «Завтраке у „Тиффани“.
Одри Хепберн – последнее звено в цепочке. Трудно сказать, что из увиденного в немецком домике потрясло их больше всего. Но несомненно: фотография Одри, большая, в рамочке, перед которой было сооружено нечто наподобие алтаря, окончательно убедила их, что Мама Мия – не полоумная нищенка-старуха, вовсе не старуха и никогда ею не была.
Кстати, средства, вырученные от продажи платья-колокола, шли на благотворительные цели в Индию, страну, где примерно 2500 лет назад появился на свет принц Сидхартха Гаутама Будда.
V.
– Матерь Божия! – говорит Плюша, не очень представляя себе, что имеет в виду. Просто так выражала удивление или негодование тетя Эмма, интеллигентная мамина подруга, блондинка. Любопытно, но еще некоторое время назад Плюша, выросший в неругающемся доме, пребывал в уверенности, что «эта сука» – одно из названий для блондинок. Именно так с видом начитанного паиньки-льстеца он, не скрывая восторга, обозвал тетю Эмму – «Мама, вот и наша сука пришла!»; результатом оказался ступор всех присутствующих, выяснение отношений между взрослыми и разбитая сервизная чашка – китайский фарфор – выпавшая из рук матери. Хвала Иксу – он объяснил Плюше, как обстоят дела. Ох и ржали тогда над ним!
– Они что, идут туда? – Плюша не сводит глаз с Тани и ее спутника. – К Маме Мии?!
– Срань Господня! – поддерживает его более красноречивый Джонсон. – Охренеть можно!
Закатное солнце отражается во множестве железнодорожных путей, окрашивая золотом даль за станцией, где городок взбирается в гору. Вечер прогнал остатки жары. Совсем скоро сюда опустится ночь, – южные сумерки коротки, – бархатная, пахнущая морским бризом, пропитанная обещаниями, первыми робкими поцелуями, стрекотом цикад и звуками летнего кинотеатра. Они еще не знают, что совсем скоро сегодняшний день расколется на две части, и в одной будет яркое солнечное пятно, где останется прыжок Будды, сделавший всех героями, а в другой появится нечто новое: вместе с этой ночью в их жизнь придет Тьма, почти не узнанная, почти безобидная.
Сегодня Таня оказалась на редкость привередливой, долго решая с выбором кавалера. Местные говорили, что Таня может и с двумя, и с тремя, а раз было даже с одиннадцатью, – с толпой! – но сейчас было по-другому, и возможно, все это лишь слухи.
Обхватив себя руками за плечи, с кем-то из товарок, она шла по приморскому парку, и ягодицы девушек, слегка прикрытые узкими мини-юбочками, колыхались как-то особенно весело.
Наконец выбор был сделан, и дамы расстались. Таня, взяв молодого человека за руку, быстро повела его по отдыхающему от зноя асфальту. Так быстро, словно оба вдруг куда-то заспешили. Миха узнал парня – борец, член сборной, местный чемпион и местная легенда; невысокий, широкоплечий, он обладал легкой кошачьей походкой и печальными глазами человека, не знающего жалости. Они не целовались и даже не говорили, просто очень быстро шли, и такая лаконичная целеустремленность еще больше интриговала. Пара любовников прошла через парк и добралась до самой пустынной его части, но и этого им оказалось мало. Борец, подняв Таню на руки (девушка, словно обессилев, на миг прильнула к нему), помог своей подруге перевалить через белый парапет римского портика, очерчивавшего парк, и оба спрыгнули на гальку железнодорожной насыпи. Зачем? Ведь дальше начиналась дикая территория, не к морю же в камни они собирались?!. Темнело очень быстро. И если в стороне заката рельсы еще ловили прощальный луч уходившего за горы солнца, то на востоке небо набухло чернотой подступавшей ночи. Они и не собирались к морю; последнюю тропинку вниз они уже прошли, а дальше начинались утесы с крутыми обрывами, и лишь пенные волны иногда прикрывали торчавшие из воды камни, острые, как бритва. Таня оступилась на своих высоких каблучках, сбросила туфли и старалась шагать по шпалам, а потом – свернула… И Миха увидел, куда она вела своего спутника. Тогда Плюша и обронил свою «матерь Божию».
Они шли в немецкий домик. К городской сумасшедшей, прозванной Мамой Мией.
***
Возможно, было еще не поздно повернуть обратно. И это оказалось бы единственно верным. Господи, это было бы здорово! Но увы: нам не суждено знать дни и события, которые перевернут и изменят нашу жизнь. Поэтому юные шпионы лихо перемахнули через парапет римского портика, стараясь ступать бесшумно по гравию железнодорожной насыпи, и устремились туда, в темноту, где мрачным готическим (или почти готическим!) замком висел над морем дом. В темноту, где по дому бродила сумасшедшая хозяйка с растрепанными волосами, которую дети, в основном всякая бестолковая мелочь, почитали за ведьму. Ну, а если еще чуть-чуть фантазии, то немецкий домик и впрямь превращался в замок злой колдуньи, у которой Таня была в услужении, и которая в этот самый миг смотрела в черные зеркала, поджидая очередную жертву. Так что – прощай, борец! Арривидерчи, наш ясноглазый чемпион!!! Заманили тебя, душка, чтоб сожрать твою тушку…
Миха-Лимонад проводит языком по губам, ставшим неожиданно сухими: такая была игра? Или им все-таки хотелось узнать, подсмотреть, как и где Таня делает это? Невзирая на предупреждение Мурадки, между прочим отказавшегося идти с ними под тем предлогом, что борец начистит рожи всем без разбора.
Сейчас трудно сказать, скорее всего понемножку и того, и другого. У любой игры есть правила, но они вовсе не объясняют чего-то главного, что получают вступившие в игру. Тем более что данные правила в любом случае требовали идти до конца. Не бояться же побоев жестокого борца, местной легенды и чемпиона?! Или крутых обрывов и неведомых трещин в скалах?! Глупых слухов и почти неощутимой занозы в сердце? Или – темноты.
***
Наверное, существовала еще одна причина, возможно, самая главная. Она действительно очень напугала его в детстве, старая безумная карга – нищенка Мама Мия. И сейчас храбрым индейским лазутчиком подбираясь к немецкому домику, Миха, похоже, хотел посмеяться над детскими страхами. Миха-Плюша: хвала твоему безрассудству и позор гордыне! Это она имела в виду, когда прошипела: «Сам отдашь! Сам!». Ты сам привел к ней своих друзей?!
Миха-Лимонад снова проводит языком по губам и касается пальцем правого виска: а что он тогда мог им сказать? Троим таким же храбрым индейским лазутчикам, как и он сам? Что он боится? Про детские кошмары, сны или голову ребенка, раскалывающуюся о ствол пирамидального тополя? Да его подняли бы на смех! А может, нет? Вот что, оказывается, до сих пор не дает ему покоя: старая карга все очень верно рассчитала, наградив его позорно скрываемым, теперь уже почти забытым чувством вины.
Сам отдашь! Сам!
Но так ли это? Вранье – одно из самых действенных оружий старой карги. Вранье и подтасовка. Да еще спекулятивная игра на том, что ты любишь больше всего и перед чем беззащитен. Миха смотрит… Как хрупок и прекрасен был тот момент, где все сплелось: дружба, верность, любопытство, подступающее взросление и самое главное – абсолютное неприятие червоточины, существующей в мире. Именно от нее, от червоточины они собирались сберечь хрупкую красоту, до боли, до искусанных в кровь губ, с детским максимализмом не принимая иного порядка вещей.
Тьма, из которой вышла червоточина, тьма – их новая подружка – поглотила этот континент детства.
Но так ли это? Согласны ль мы с подобной географией? И причем тут, в конце концов, детство?
***
В домике Мамы Мии уже зажгли свет – горящие тускло-желтым электричеством оконца были единственным признаком человеческого жилья.
Странно, но Миха не раз ходил по той дорожке – на рыбалку к Черным камням, на Башку, где учились прыгать начинающие и где в маленькой бухте прятался дикий пляжик с золотым песком – и совершенно не обращал внимания на немецкий дом. Можно сказать, он и дом игнорировали существование друг друга. Вероятно потому, что основная тропа шла чуть выше, или потому, что Миха никогда не оказывался здесь после наступления темноты. Сейчас все изменилось. Как только Миха впустил в себя мысль о доме и его безумной хозяйке, все изменилось. Участившееся сердцебиение говорило об этом. Перепончатые крылья летучих мышей чертили небо над головой, но слух, какой-то другой слух, улавливал грозные вибрации в безобидных полетах маленьких чудовищ. И Миха вдруг отчетливо почувствовал темную линию, по которой они сейчас шли (магнитные линии Будды? только вовсе не счастливые?), не догадываясь, что идут они совсем не ради игры или запретной забавы, и вообще не по своей воле. Словно что-то пробудилось во чреве строения, оставленного военнопленными, стряхнуло с сонных глаз комья влажной земли, и дом ожил. И заметил Миху.
Но все это, конечно, разыгравшееся воображение. Летучие мыши обитали здесь всегда, так же, как и хищные ночные птицы – одна из них только что стремглав бросилась вниз, в кустарник, чтобы разодрать крысу или другого неосторожного грызуна. Просто воображение, вот же, рядом, идут друзья, а впереди Таня – они с борцом уже вовсю лапают друг друга. И низкий, с хрипотцой Танин смех выводит мальчиков, подобных Плюше, из страны детских кошмаров, суля совершенно иные приключения.
1 2 3 4 5 6 7
www.litlib.net
Дети Робинзона Крузо читать онлайн - Роман Канушкин (Страница 8)
— Не-а, не глюк, — Будда задумчиво покачал головой. — Флейты Пана… Это был не глюк. Еще древние греки ходили в бой с флейтами, потому что звук флейты отгоняет злых демонов — хтонические порождения первобытного Хаоса.
— Чего?!
— Эллины считали, что звук флейты упорядочивает мир, вызывает благосклонность богов и отгоняет демонов первобытной тьмы.
И хоть в школе Будда считался фантазером и трусишкой, Джонсон посмотрел на него с благодарностью. Признаться, история с незримыми автобанами запросто могла лишить его заслуженного авторитета человека, повидавшего мир.
Потом родители Джонсона развелись; от них с матерью ушел отец, и Джонсон ему этого не простил. Однако от отца осталась флейта piccolo, флейта-малышка, и сейчас, вспоминая, Миха видит, что Джонсон, целиком оставаясь на стороне матери, все же всегда таскал флейту с собой.
Кто знает, может, в ту ночь, когда они отправились в домик Мамы Мии, она действительно смогла бы им помочь. Поэтому Миха смотрит. Смотрит очень внимательно.
***
В отличие от Джонсона, Икс был полной безотцовщиной. Еще когда его папаша был жив, отношения у них сложились крайне паршивые — Иксу частенько от него доставалось. Да и матери тоже. Но когда его папаша помер, Икс плакал, как маленький ребенок. Да и кем может быть мальчик в одиннадцать лет?
Смерть отца Икса была странной и нелепой. Он погиб, задохнувшись угарным газом. Зашел в свой гараж, уселся за руль стареньких «Жигулей» — «копейки» — и включил зажигание. Почему он не выезжал и чего делал там, в гараже, так никто и не узнает. Поговаривали, что был пьян. Также про депрессию. А мужики — про сварливую жену. В любом случае, что-то, возможно, ветер, закрыло дверь гаража. И все. Он даже ничего не понял, просто уснул. Были похороны, потом поминки, собравшие соседей. Даже рассеянный Михин отец, к тому времени молодой профессор, был на поминках в пролетарской семье Икса, ведь дети дружили. Возможно, именно из-за того, что произошло в семьях Икса и Джонсона, им позволили на следующий год поехать вместе, — взрослые иногда сжаливаются над детьми, для этого нужно, чтобы кто-то заболел или кто-то умер: пусть четыре друга проведут летние каникулы у моря. Пусть уж едут вместе, коли так неразлучны.
Отца Икса похоронили, стояла осень. А в разгар следующего лета Будда снова его увидел.
Фюить.
III.
О том, что их дружок Будда, как говорится «вундеркинд», они догадывались уже тогда. Им всем было по двенадцать, но Будда без труда перескочил на класс вперед, а потом приезжала какая-то комиссия, и пополз слух, что к четырнадцати годам Будда станет самым юным студентом университета. Некоторые его знания выходили за рамки энциклопедических и повергали в шок ученых мужей. Раз, играя магнитами, Будда нафантазировал целую теорию о силовых магнитных линиях Земли, — ими опоясана вся планета, — которые определяют поведение всего живого. По ним проложены дороги, а в точках их пересечения людьми построены счастливые города. По ним, к примеру, движутся киты, выбрасывающиеся на берег, если он оказывается на пути следования. Бородатые физики в вязаных кофтах озадачено переглядывались: все это, конечно, могло сойти за милые детские бредни, если бы к подобным выводам не пришла только что (и мальчик просто не мог об этом знать) какая-то именитая австралийка, почетный член нескольких академий, всколыхнувшая своими изысканиями весь научный мир. В другой раз он прилично смутил гуманитариев — ту же профессуру МГУ, изложив, что называется, «на пальцах» основы дзен-буддизма. Но это оказалось лишь преамбулой: Будда объявил все существующее в мире, не только людей, растения и животных, а буквально все — живым! Минералы и льды, металлы с их памятью, моря и камни, планеты и звезды — живым, да еще взаимосвязанным.
— Анимистическое сознание, — сухо проскрипела какая-то дама.
Но Будда так увлекся, его голос звучал столь завораживающе, что на даму не обратили внимания: древние не только знали об этом, они жили совершенно в другом космосе — живом, гармонически связанном. А мы нашим невежеством, технократической наукой, превратившей мир в механизм, почти его убили. Живой космос древних для нас почти потерян.
Была тишина — не многовато ли для двенадцатилетнего ребенка? Сухие покашливания…
А Будда уже перешел к рассказу о Последних Людях, помнящих об этой взаимосвязи. О «королевском искусстве», или «веселой науке», как он обозвал алхимию. По его словам, все настоящие короли древности и даже Средневековья — Хлодвиг, Фридрих Барбаросса, Ричард Львиное Сердце, — были великими магами. Лечили прикосновением, могли превращать свинец в золото и вообще далеко продвинулись в алхимической работе, оставив после себя немало тематических манускриптов. Этим магическим даром (заметим: тогда, в эпоху полноценного мира, никому, в отличие от более поздних времен, не взбрело бы в голову считать этот дар проклятьем) короли обладали от рождения. Собственно поэтому, а не из-за мнимой элитарности занятия, алхимия — «королевское» искусство.
Снова тишина, покашливание…
— Довольно сложно представить Ричарда Львиное Сердце за написанием эзотерического трактата, — говорит человек с колючей бородкой и колючим же взглядом, чуть прикрытым беглой скользкой улыбкой. — Если только в перерывах между крестовыми походами и бесконечными пирушками.
Короткий смешок — это дама с анимистическим сознанием.
А вот тут интересно: Будда совершенно не понимает, о чем речь, и вовсе не парирует неуклюжую шутку. Профессура делает выдох, приходит в себя — все же дело-то имеем с ребенком… Даже колючебородому немного стыдно. А Будда тем временем говорит следующее: доверие не силе магии, а силе арифметического большинства — это передача ключей мира в руки механизма.
— Что ты имеешь в виду, малыш? — снисходительно вопрошает анимистическая дама.
И Будда с веселой улыбкой проказника, выкинувшего тот еще финт, делает сногсшибательный, но абсолютно практичный социологический вывод: крушение мира королей и переход к современным формам управления обществом было вызвано именно этим — короли утратили магические способности, — а вовсе не развитием производства или борьбой народных масс. И опять покашливание, только несколько иного рода: советская система стояла тогда во всей своей силе. И за подобную точку зрения можно было угодить не в МГУ, а кой куда подальше. Но не сажать же, в самом деле, в психушку двенадцатилетнего фантазера.
В комиссиях, следовавших одна за другой, были и настоящие жулики и спекулянты: много позже в книге крупнейшего в стране авторитета по буддизму Миха обнаружил много мыслей своего друга Будды, изложенных почти дословно его чудесным простым языком.
Вместе с тем Будда оставался самым обычным мальчиком, худеньким, с длинными светлыми волосами, может быть, немного мечтательным, и, как поймет потом Миха, его миролюбие никак не было связано с трусостью. Хотя кое-чего Будда боялся очень сильно. Он боялся высоты. И даже на обычной пожарной лестнице у него частенько кружилась голова, что и являлось предметом постоянных насмешек.
IV.
Как только мальчики оказались на море, Будда сразу попросил Миху научить его прыгать с пирса в воду. Прыжки с головокружительной высоты портового причала — дело весьма рисковое, и даже местные не всегда решались на прыжок с самой высокой сваи. Плюша здесь был вне конкуренции. Он любил море, любил ощущение полета, которое дарит прыжок, и чувство бессмертия, присущее детям, к двенадцати годам еще его не покинуло. Да, в порту Миха был номер один; чувствуя уважение местных сверстников, свой бесспорный авторитет, Плюша поклялся себе по возвращении домой записаться в секцию бокса, чтобы покончить с московскими обидчиками.
Так он и поступил. Только тем летом всех ждала несколько иная инициация.
***
Первый же прыжок Будды со сваи оказался полным провалом и крушением всяческих надежд. Это несмотря на долгие тренировки с Михой на двухметровом камне, именуемом, видимо за сходство с головой уродливого великана, Башкой. На Башке у Будды выходило хорошо, а здесь он в последний момент испугался, его бросило в воздухе, он не сумел сгруппироваться и вошел в воду плашмя. Кто-то даже закричал от страха, да и Миха не брался предположить, насколько сильно Будда отбил спину и ноги. Когда он показался на поверхности, вид у него был до того несчастный, что Плюша решил немедленно прекратить дальнейшие упражнения. Превозмогая боль, Будда выполз на берег. Те части тела, которыми он ударился о воду, покраснели так, что, казалось, дотронься — обожжешься. В глазах Будды стояли слезы, но губы были плотно сжаты. Все вокруг уже смеялись:
— Это тебе не умничать, москвич!
— Ну, ты и шарахнул, прыгуля!
Плюше было жаль Будду, и, конечно, стоило его утешить, но, признаться, плюхнулся он действительно нелепо и, в общем-то, смешно. Ну не его стезя — прыжки, что ж тут поделать. И потом страх высоты — это врожденное…
— Ладно, — начал Плюша, не очень представляя, что скажет дальше. Будда упрямый, и надо подыскать какую-то корректную форму его отговорить, еще один такой прыжочек его просто добьет, — знаешь… тоже велика заслуга мочить со сваи…
— Я буду прыгать, — произнес Будда.
И тогда Плюша, глядя Будде в глаза, говорит — против своей воли — нечто кошмарное. Будто кто околдовал, ведь сказать он хотел совсем другое:
— Тогда, ты должен повторить немедленно. Иначе уже никогда не прыгнешь.
Теоретически это было верно, но совершенно недопустимо в данных обстоятельствах. Миха готов был проклясть свой бестолковый язык.
— Знаю, — кивнул Будда. — Пойдем, скажешь мне все еще раз по дороге.
Вторичное появление Будды на свае вызвало неподдельный интерес: надо же, московский умник решился на повтор! У кого-то в глазах любопытствующий огонек приобрел слегка кровожадный оттенок — закончиться подобное зрелище могло чем угодно.
— Послушай, — Плюша хотел, чтобы его голос звучал как можно внятней и спокойней. — Думай о прыжке… Только о прыжке. Тело сгруппировано, ноги сведены вместе. Ты летишь. Ты входишь в воду… Думай. А теперь ты вытянутая струна. Пружина… Начинаешь падать вниз. Ровно. И когда угол между тобой и водой станет примерно сорок пять градусов, просто оттолкнись от края ногами. Просто толкнись. И лети. Доверься прыжку. И воде.
Будда замер. А потом его тело повторило все, о чем рассказывал Миха. Это невероятно — до мельчайших деталей. Именно прыжок Будды позже помог Плюше понять, как легендарные полководцы древности выигрывали сражения еще до начала битвы. Или проигрывали их. А тогда получился один из самых красивых прыжков за день — Будда вошел в воду ровно, почти без брызг.
Михе показалось, что стало как будто тише. Потом кто-то присвистнул:
— Неплохо для москвича.
Будда вынырнул довольный, улыбающийся. Миха сделал ему два кулака с поднятыми вверх большими пальцами — во! — и Будда моргнул в ответ.
(Миха смотрит: действительно, фотография — великое дело)
— А вы что думаете! — весело вскричал Джонсон. — С лохами дело имеете?!
И с разбегу неуклюжей бомбочкой полетел в воду. Все рассмеялись. Джонсон был веселый, его полюбили сразу; ему не было необходимости доказывать что-либо ни себе, ни другим. Общее веселье достигло апогея, когда до Михи дошел голос: «Эй, смотрите, москвич-то чудит…»
Миха обернулся: Будда забрался на фонарный столб над самой высокой сваей, что увеличивало высоту прыжка еще метров на пять.
— Слезай оттуда на хрен, расшибешься! — произнес тот же голос.
— Будда, совсем рехнулся?! — это уже Икс.
— Э-э… слезай, дело нешуточное…
— Там стоять негде… сорвешься, можно об сваю башкой… и капец!
Миха подошел к фонарному столбу:
— Ты чего, с ума сошел?!
— Не беспокойтесь, — Будда держался рукой за изгиб фонаря, одна его нога с трудом умещалась на крохотном ржавом приступочке — петле для накидной лестницы, другая болталась в воздухе. — Ща-а, только пристрою вторую ногу…
У Плюши все внутри похолодело: Будда мог сорваться в любой момент — все эти полуржавые железные сооружения в порту обветшали от времени и были крайне ненадежны. Сердце Плюши заколотилось с необычайной силой, как это уже было с ним однажды… когда? Четыре года назад? Вон он срывается, свая, и голова о сваю… Миха крепко сжал кулаки, выдохнул, — он уже не перепуганный ребенок, — и проговорил ровным спокойным голосом:
— Будда, не валяй дурака! Это очень опасно.
А Будда смотрел вниз, глаза его были широко раскрыты и стали темными и далекими, как отражающаяся в них темная неспокойная вода; в глазах мальчика застыл металлический лик абсолютного страха.
— Я… сейчас… схожу… за лестницей, — Миха старался четко интонировать каждое слово. — Спокойно. Не двигайся.
Сгустившаяся под ними тишина стала липкой, почти физически ощутимой.
А потом произошло что-то странное. Будда улыбнулся и поглядел не на воду, а куда-то вдаль, и страха больше не было.
— Не беспокойтесь. Теперь я умею летать.
Тишину, вернув все звуки, разрезал пароходный гудок.
— Он че, обкурился? — спросил кто-то с истерическим смешком. — Летун!..
— Слышь… — кто-то другой попытался урезонить то ли Будду, то ли говорившего, — тут не до шуток!
— Не будь придурком, слезь! Мы тебя подстрахуем.
Но Миха почему-то знал, что Будда уже не ответит. Он взглянул на него, и тут случилась вторая странность: голоса вновь куда-то удалились, и Плюша с удивлением обнаружил, что он, по-детски зажав кулачки со скрещенными пальцами, наверное, молится. В первый раз в жизни. Чтобы все кончилось хорошо. Что он теперь находится там, рядом с Буддой, на крохотном приступочке, и молится. Потому что Будда решил прыгать, и все уже случилось. Молится неведомо кому, кто примет их остервенелое мужество, отличит его от просто ребячества и поможет Будде. Потому что тот только что справился с самым большим страхом своей жизни.
И за секунду до того, как пристроить на приступок вторую ногу, Будда сказал:
— Миха, спасибо!
И толкнулся. И полетел. Только тогда Плюша позволил себе на короткий миг зажмуриться. А когда открыл глаза, увидел Будду. Увидел мальчика, застывшего в самом красивом прыжке, исполненном когда-либо в этом порту. Потому что тело Будды косой ласточкой перечеркнуло солнце — так уж вышло. Так уж вышло, что на короткий миг солнце одарило его сияющим ореолом.
Это был взрыв.
Все кричали, свистели и аплодировали, как на лучшем в мире цирковом представлении. Помогали Будде выбраться из воды, хлопали по плечам, выражая восторг и респект.
— Чертов придурок! — негромко хмыкнул Миха.
— Да, это было круто! — согласился Джонсон. — Знаешь, как в кино… Я горжусь, что он наш друг.
— Ну ты даешь! — Икс с уважением глядел на приближающегося Будду.
— Я теперь прыгну оттуда, когда вернемся в Москву! — возбужденно закричал Будда.
— Откуда? — Джонсон потер нос. — В смысле… с Крымского, что ль?
— Да.
— Ну-ну.
— Точно: совсем рехнулся, — снова хмыкнул Миха.
А потом их с Буддой взгляды встретились, и оба рассмеялись. Оба были счастливы в ту минуту.
В тени портовых акаций, спасаясь от нестерпимого солнца, лежали собаки, огромные волкодавы. Вот кто-то прошел мимо, и собаки лениво завиляли обрубками хвостов. Все, кроме одной. Та, замерев нелепым каменным изваянием, оставалась неподвижной. И не сводила мутных, налитых кровью глаз с мальчиков, играющих на причале.
Миха вдруг обернулся, рассеяно посмотрел по сторонам и ничего не увидел. Лишь холодок зябкой волной пробежал по спине. Но в этот радостный солнечный день Миха отмахнулся от него — к чему какие-то тревоги, когда так все хорошо?
Собака лежала неподвижно. И если бы кто-то, к примеру, сам Миха, захотел вглядеться в непроницаемую морду зверя, он увидел бы, как совсем чуть-чуть подрагивала верхняя губа волкодава, обнажая изогнутый страшный желтый клык.
Собака продолжала смотреть. Время жатвы приближалось.
11. Кутанские собаки
I.
Идея сделать поджиги — самодельное огнестрельное оружие — пришла им в голову, когда «выслеживание» Тани, городской блудницы, привело их к дому Мамы Мии, и Икса покусали собаки.
Тем летом неприятности сыпались на Икса как из рога изобилия. В первый же день, несмотря на увещевания Михи, он сгорел на солнце. Советская система, запустившая человека в космос, не разменивалась на такие мелочи, как производство солнечных кремов и масел. И человек сгорел. Стал красным, как свежесваренный рак. Спасать Икса пришлось, обмазывая его густым слоем кислого молока. Как же он вонял!.. Затем на пляже у Икса украли одежду, любимую майку с индейским вождем в полном оперении, привезенную Джонсоном из ГДР и подаренную ему на день рождения. В довершение ко всему Икса покусали кутанские собаки, и ему пришлось делать 40 уколов от бешенства. Единственное, что успокаивало, — уколы были несовместимы с алкоголем, и Иксу пришлось отказаться от идеи выпить портвейна с какими-то местными ханурями.
— Ну вот, хоть от этого вздора его не придется отговаривать, — подвел итог Миха.
— Не, блин, если в этом году на землю упадет метеорит, — злился Джонсон по большей части из-за майки, — он грохнет по башке именно Икса. Лучше б я ее себе оставил. А Икса пристрелил.
Икс вышел из медпункта и процедил сквозь зубы:
— Из-за этой суки у меня теперь и пузо, и жопа болят.
Мальчики весело переглянулись:
— Ты про Таню? — поинтересовался Миха, — Или… Маму Мию?
— Про обеих! — отрезал Икс.
Миха промолчал. В общем-то, смешного мало. В домике Мамы Мии случилось еще кое-что, и Буда видел там не только утонувшую девочку. Но… Миха дернул головой и сделал странный жест рукой, словно отмахиваясь от чего-то.
— Спалить там все на хер! — предложил Икс. — Только фотку эту вашу забрать, и спалить!
Миха кисло усмехнулся: нехорошо, конечно, скрывать что-то от друзей, но, с другой стороны, как им скажешь?! Особенно Иксу.
— Мы должны вернуться, — проговорил Будда. — Только теперь вооруженными.
— Знаю — значит, вооружен? — иронично поинтересовался Джонсон, наверное, намекая на повышенную склонность Будды к метафорам.
— Не-а, — Будда покачал головой. — Мы сделаем настоящее оружие. По крайней мере от собак.
И снова Миха почувствовал волну холода в спине, как тогда в порту. Собаки — не самая грозная опасность, поджидающая их в немецком домике. Повисло молчание. Множество вопросов витало в воздухе, но никто не решался сформулировать главный. Миха зябко передернул плечами, посмотрел на Будду и наконец сказал:
— Знаешь, не то чтобы я не хотел туда больше возвращаться, но… кажется, мне страшно.
— Я знаю. — Будда помолчал. Затем кивнул и чуть виновато улыбнулся. — Мне тоже.
II.
Почему собак прозвали кутанскими, Миха не знает до сих пор.
…Это были огромные псы, пастушьи волкодавы. Еще щенкам чабаны, как тут называли пастухов, обрезали им уши и обрубали хвосты, чтобы росли злее и чтобы волк не ухватил. На бескрайних пастбищах с высокой, по пояс, сочной травой, в долинах и на склонах гор, они помогали пасти и оберегали отары овец. В городских легендах-страшилках рассказывали о детях, растерзанных кутанскими собаками, которые подчинялись лишь пастуху на лошади и удару его кнута. Сама фигура пастуха таким образом приобретала демонический характер, и черные чабаны — всадники ночи были персонажами местного фольклора.
knizhnik.org
Преданный друг.(S) - Черевков Александр Сергеевич
Преданный друг.(S)
После того, как мы с отцом вернулись из фото-рыбалки на лиманах, я вместе со своими друзьями полностью стал посвящать себя отдыху на летних школьных каникулах. Каждый день рано утром задолго до рассвета мы выходили из дома на рыбалку к пресным заливам или в горы за лесными плодами и ягодами. Конечно, чаще всего, мы были на рыбалке. Так как море было рядом. У меня в Новом городке было много друзей. Но самым преданным другом был пес по кличке Джульбарс. Во все мои вылазки за пределы квартиры или города меня всюду сопровождал мой лучший друг пес Джульбарс. Мы были как молочные братья, которые питались одним коровьим молоком из бидона, который всегда стоял в квартире в холодном углу, чтобы не прокисало молоко. - Сегодня мы пойдем к пресным заливам, - шепнул я на ухо Джульбарсу, когда мы проснулись чуть свет без будильника. - Ты ползи к нашему другу Абдуллу. Надо его разбудить. Я следом за тобой. Джульбарс в знак согласия лизнул меня по лицу своим шершавым языком и, не поднимаясь на свои мохнатые лапы, по-пластунски пополз в соседнюю комнату в нашей коммунальной квартире, где спали на тюфяке, прямо на полу братья Абдуллазизовы, Абдулл, Зия и Санджа. У меня была дружба только с Абдуллом, который был моим ровесником. Зия и Санджа были младше нас. Джульбарс отлично разбирался в людях. Знал наших соседей и моих друзей не только в лицо, а также по именам и по запаху. Пес безошибочно в темноте мог отличить братьев, лежавших на одном тюфяке. Так что не прошло и минуты, как из соседней комнаты следом за Джульбарсом на животе по-пластунски выполз Абдулл, держа в зубах свою фуражку, которую он брал на море. - Сейчас ползи в квартиру к Пузану, - шепнул я на ухо Джульбарсу, когда вы выбрались из своей квартиры в общий коридор нашего подъезда. - Мы будем ждать тебя и Пузана на нашем чердаке. Квартира нашего друга по кличке Пузан, была в том же подъезде почти напротив нашей коммунальной квартиры. В те послевоенные годы была настоящая дружба между народами Советского Союза. Люди настолько верили в дружбу, что ни у кого в квартирах на дверях не было замков. Каждый мог прийти в гости друг к другу без особого приглашения. Гостю всего лишь надо было постучать по двери или голосом позвать хозяина квартиры, чтобы предупредить его о своем визите. Наши родители прекрасно знали о наших вылазках на природу вовремя летних каникул. Поэтому никогда не замыкали на ночь двери своих квартир, чтобы мы могли легко и без шума выйти из своего дома на природу, при этом, не беспокоя наших родителей, а также младших братьев и сестер, которым надо было выспаться после трудового дня, чтобы быть бодрыми на новые сутки. - Осталось разбудить Сулима, - тихо, сказал я Джульбарсу, когда он вместе с Пузаном поднялся на чердак нашего дома. - Остальных пацаном поднимем оравой по пути к нашим пресным заливам. Сулимов Вовка жил в первом подъезде нашего дома. Так что не прошло и пяти минут, как мы были готовы к дальнейшему продвижению по нашему городу, чтобы собрать своих друзей к оче-редной вылазке в сторону пресных заливом. Где нас ждали новые приключения на морских просторах и на просторах дикой природы. Именно поэтому все жители в Новом городке называли “вылазками” наши походы за пределы своих квартиры. Так как после наших походов обязательно происходило какое-то событие, которое после обсуждали не только наши родители, но и соседи. - Это не орава пацанов, а полчище саранчи или войско Чингисхана! - возмущенно, говорили взрослые, когда обсуждали наши очередные походы на природу. - После походов наших пацанов все сады и огороды очищены от всякой сельскохозяйственной растительности. Они все съедают. - Ничего в этом страшного нет, - заступались за нас, некоторые родители. - Детям надо как-то расти и развиваться. Ведь они наше будущее при коммунизме. Главное, чтобы не было войны… Мы, конечно, прислушивались к урокам наших родителей. После очередной взбучки от родителей за наши похождения, мы давали слово, что больше ничего подобного не повториться. Но проходило всего пару дней после нашей последней вылазки, как мы вновь готовились к очередной вылазке на природу или к морю, в поисках очередных приключений на свои задницы и головы, которым всегда доставалось от наших родителей. Каждого из нас наказывали за наши похождения. - Сегодня на сады-огороды не идем, - Сулим взял на себя руководство, когда мы всей оравой собрались за городов. - В камышах на пресных заливах у птиц появилось много птенцов. Пока птен-цы не оперились, нам надо охранять их от браконьеров и от хищников, которые разоряют гнезда диких уток, гусей и лебедей. Придется нам пару недель дежурить вблизи гнезд возле камышей… - Допустим, что браконьеров, лисиц и шакалов можем отпугнуть своим присутствием, - приступил Пузан к обсуждению проблемы. - Но что мы можем сделать против волков и черных медведей? - Во-первых, волки и черные медведи у пресных заливов бывают очень редко, - стал объяснять Абдулл, трусливому Пузану. - Во-вторых, страшнее человека зверя нет. При одном твоем виде все звери разбегутся от пресных заливов. Ты, главное, пернатых не распугай объемом своей фигуры… - Вам-то смешно, а каково будет Пузану, если волки и медведи примут его за кусок окорока? - в шутку заступился я за своего друга Пузана. - Ведь нам без него тоже будет плохо. Где мы возьмем с собой в запас такой большой кусок мяса? Когда пойдем в горы или поплывем далеко в море… - Да! Проблема! - скребя грязными пальцами свой затылок, шутя, сказал Сулим. - Придется нам выставлять рядом с Пузаном добавочную охрану. Нельзя хищникам уступать кусок свежего мяса. Все присутствующие пацаны дружно стали смеяться и подшучивать над Пузаном. Даже наш верный друг пес Джульбарс принялся радостно лаять и весело скакать вокруг Пузана. Джульбарс прекрасно понимал нашу речь и реагировал на любую шутку точно так же, как мы все подшучивали друг над другом. Никто из нас никогда не обижался на шутки друзей. Так как мы все были настоящими друзьями. Вполне понятно, что пес по кличке Джульбарс был нашим общим другом. - Сегодня мы сделаем общий обход вокруг пресных заливов, - серьезным тоном, сказал Сулим. - Вечером начнем ночное дежурство по три человека. Смена караула через каждые четыре часа. Мы кинули жребий на дежурство в карауле по очереди, на каждую ночь на целый месяц. Мне выпало дежурить у пресных заливов в паре с Абдуллом, Пузаном и конечно с псом Джульбарсом. В отличие от других троек дежурных, нам повезло в том, что при нас был пес, который легко мог заменить любую тройку дежурных в карауле у пресных заливов. Вполне понятно, что в Новом городке были и другие собаки. Но все остальные собаки были дворняжками или декоративными псами, которые не могли выступить в защиту своих хозяев. В то время как наш пес был породистой немецкой овчаркой, хорошо обученной нами к защите своих друзей. Именно друзей, так как у нас не было никакой разницы между нами и Джульбарсом. Мы были просто хорошими друзьями. Наше дежурство у пресных заливов проходило обыденно скучно и без всяких приключений. Каждая тройка дежурных перед выходом в ночной караул днем хорошо отсыпалась перед дежурством. Перед выходом на дежурство мы каждый раз придумывали какую-то историю о нашем возможном отсутствии дома в данную ночь. Родители давали нам всякие наставления. Мы спокойно отправлялись дежурить караулом у пресных заливов. В защиту подрастающих птенцов в камышах. Когда подошло очередное дежурство нашей тройки, то Пузан, как всегда, основательно запасся продуктами на одну ночь, как на целый месяц. Мы с Абдуллом взяли только сухой паек с запасом на сутки и оружие, которым мы могли отпугивать хищников от зарослей камышей с гнездами подрастающих птенцов. В отличие от нас Джульбарс взял с собой только баранью мозговую косточку, которую всегда прихватывал с собой, когда мы отправлялись куда-то в поход за приключениями. Ведь не везде каждый день люди режут барашка себе на питание и делятся косточкой с псом. - Значить так, - стал руководить я дежурством в зарослях камышей у пресных заливов, - Абдулл идет вдоль мыса вокруг пресных заливов. Я остаюсь дежурить между каменной грядой у моря и подъемом в сторону маяка. Пузан идет дежурить к середине возле пресных заливов. Джульбарс будет контролировать наше дежурство до смены, чтобы никто из нас не ухитрился заснуть… Пока я давал наставления на дежурство своим друзьям, то они все трое внимательно слушали меня. Даже пес не проронил ни единого звука. Внимательно прислушивался к каждому моему слову. Джульбарс вместе с нами серьезно относился к дежурству возле зарослей камышей у пресных заливов. Лаял во время дежурства или рычал лишь в тех случаях, когда к зарослям камышей приближался какой-то хищник или браконьеры пытались нарушить порядок в охране пернатых. Мы не спеша разбрелись по местам своего дежурства. Я с Джульбарсом направился к каменной гряде, которая прикрывала от морских волн камыши вокруг пресных заливов. На каменной гряде селились черные бакланы и тюлени, которые никогда не делили между собой территорию и вели себя спокойно всю ночь. Иногда сюда с моря наведывались нырки и небольшие группы пеликанов. На краю каменной гряды собирался домой одинокий рыбак, который видимо, увлекся ловлей бычков-чернышей и просидел на каменной гряде до темной ночи. Теперь ему придется идти одному от пресных заливов до города в полной темноте. Такой поход в одиночку опасен. Здесь по ночам иногда со стороны Уллубиевской балки с гор приходят хищники, чтобы поживится дарами природы у моря или в пресных заливах. Хищники могут и человека одиночку принять за жертву на свое пропитания. Говорят, что такое иногда происходит. Если кто-то один запозднился вдали от города. При мне такого не бывало. Но подстраховать рыбака надо, чтобы не было здесь беды. - Мой пес тебя проводит до военного завода, - сказал я рыбаку, после того, как мы обменялись приветствиями. - Отсюда до военного завода недалеко. Но одному ходить в ночи опасно. Здесь бывают хищники. Они могут напасть на одинокого человека. Так что мой пес подстрахует вас… - Ты, то сам не боишься, что на тебя могут напасть хищники? - поинтересовался рыбак, сматывая свои рыболовные снасти. - Ведь ты всего лишь подросток. На тебя здесь хищнику легче напасть. - В отличие от тебя я не одинок, - гордо ответил я. - Со мной здесь друзья и также оружие имеется. Я устрашающе потряс в сторону невидимых хищников своим арбалетом с колчаном острых стрел и при этом обнажил патронташ на поясе с самодельными патронами, на небольшой поджег пистолет. Конечно, мое оружие вместе со мной выглядело всего лишь как детская игра. Но рыбак был умным человеком. Он ни стал подшучивать надомной и принял всерьез мои намерения по его безопасности, а также по моей охране пернатых птенцов от возможных хищников и браконьеров. - Джульбарс! Проводишь рыбака до военного завода и быстро обратно, - дал я указание своему псу. - Когда вернешься обратно, так сразу проверишь дежурство Пузана. Иначе он может уснуть. Рыбак дружелюбно потрепал Джульбарса по мохнатой голове. Рыбак и пес медленно стали подниматься на гору в сторону военного завода, трубу котельной которого было видно со стороны пресных заливов. Отсюда до военного завода чуть больше километра. В случае опасности в мою сторону со стороны хищников Джульбарс может добежать за пару минут. Так что полный порядок. Не успели Джульбарс и рыбак добраться до небольшой возвышенности на пути к военному заводу, как вдруг со стороны зарослей камышей у пресных заливов раздался ужасный крик Пузана. Он так сильно вопил, что со стороны можно было подумать, там в камышах на Пузана напало целое полчище каких-то хищников, которые раздирают моего друга на мелкие кусочки жирного мяса. Я ни стал ждать поддержки со стороны Джульбарса и наперевес с арбалетом сломя голову рванул в сторону зарослей камышей, чтобы спасти от беды своего друга. Вдвоем с Абдуллом мы сможем отстоять от растерзания, перепуганного до смерти Пузана. К этому времени к нам на подмогу примчится наш верный друг пес Джульбарс. Вчетвером мы можем победить любого хищника. Во время бега в сторону возможной опасности я вытащил из кармана трофейный фонарик своего отца и направил луч фонарика в сторону зарослей кустарника, где в истерике вопил Пузан. Луч моего фонарика одновременно с лучом фонарика в руках Абдулла уперся в удивительное зрелище на небольшом пространстве в зарослях кустарника вблизи воды на берегу пресного залива. Рядом с пресной водой, неизвестно отчего, с мокрыми трусами сидел дрожащий от страха Пузан. Напротив Пузана на мокром песке перепуганный до страха от воплей Пузана сидел кутанский пес, кавказская овчарка, с обрезанными при рождении ушами. Нам всем хорошо было известно, что кавказские овчарки никогда не нападают на человека. Так как с рождения приучены защищать стадо овец и человека от нападения на них хищника со стороны. Даже на чужого человека кутанская собака не может напасть, а может только лаять на чужака и предупреждать об этом хозяина. Непонятно откуда взялся кутанский пес в зарослях камышей на берегу пресных заливов. Бли-жайшие кошары с возможной отарой овец находятся за мысом с маяком в нескольких километрах от пресных заливов. Кавказская овчарка никогда не отходит от отары овец больше чем на сто метров. Отсюда можно было сделать вывод, что где-то рядом находится отара овец из ближнего аула. Не успели мы сообразить, как поступать в такой необычной обстановке, как вдруг, неожиданно для всех, не разобравшись ни в чем, прямо с разбега на кавказскую овчарку накинулся наш пес. Немецкая овчарка по своей весовой категории и по силе значительно уступает кавказской овчарке. Кутанские собаки, защищая отару овец, могут в одиночку напасть на волка и загрызть хищника. Однако наш верный пес, не раздумывая, напал на превосходящего по силе соперника, таким образом, пытаясь встать на защиту своих друзей. Кутанский пес спасовал от неожиданности, а также в присутствии перед ним незнакомых людей, на которых он не имел никакого права нападать. Тем более в отсутствие своего хозяина, который видимо, находился где-то тут близко с отарой овец. Два пса в одно мгновение превратились в единый клубок, от которого во все стороны полетели клочья шерсти. Соперники схватились между собой ни на жизнь, а на смерть. Каждый из псов пытался вцепиться своими острыми клыками в горло своего врага, чтобы защитить своего хозяина и свою территорию, которых никто из псов соперников никогда не отдаст на полное уничтожение. Откровенно говоря, мы сильно растерялись и не знали, как поступать с дерущимися собаками. Конечно, нам было жалко Джульбарса. Но кутанский пес тоже не был виноват в случившемся. К тому же не кутанский пес напал на нашего пса, а Джульбарс сам напал на чужака, который совершенно случайно оказался радом с нами и представлял какую-то угрозу друзьям нашего пса. Не успели мы опомниться от неожиданной драки между псами, как вдруг из зарослей камышей выскочил чабан с черной буркой в руках и в одно мгновение накинул свою черную бурку на дерущихся псов. Мы тут же пришли в себя и кинулись помогать чабану, растащить в разные стороны наших собак, которые под буркой притихли и перестали раздирать друг друга в клочья шерсти. Чабан придержал свое пса за уши. Самое уязвимое место у кавказских овчарок. Поэтому кавказским овчаркам с рождения обрезают уши, чтобы волки во время драки не могли использовать для своей победы длинные уши собаки. Мы тоже воспользовались моментом. Я с помощью Абдулла оттащил в сторону своего верного пса. Приговаривая ласковые слова на ухо Джульбарса, постепенно упокоил своего пса. Теперь нам надо было разобраться во всем, что произошло здесь в зарослях кустарника на берегу пресных заливов между перепуганным Пузаном и кутанским псом. - Ты, что, никогда не видел кутанского пса? - закричал Абдулл, на нашего перепуганного друга. - Я немного задремал, - принялся оправдываться Пузан. - Когда открыл глаза, то со страха подумал, что передо мной сидит волк. От неожиданности стал кричать, чтобы отпугнуть от себя волка. - Если бы перед тобой был волк, - смеясь, стал я говорить, - то тебе не суждено было бы сейчас с нами разговаривать. Ты где видел, чтобы у волков были обрезанные уши? Собаку до смерти перепугал и сам со страху нас сал в штаны. Теперь наш пресный залив станет соленый от твоих сак… Все стали сменяться над происшедшим. Собаки тоже немного упокоились и с удивлением стали рассматривать людей, из-за которых они только что дрались не на жизнь, а на смерть и могли по глупости людей загрызть друг друга насмерть. Хорошо, что все обошлось благополучно несколькими царапинами и клочьями потерянной шерсти, которая может вскоре отрасти и сравняться. - Это я во всем виноват, - стал оправдываться чабан. - Пришел сюда с отарой овец на вашу территорию. Хотел, чтобы все было как лучше. Хотел переночевать у пресной воды, а рано утром с отарой овец перейти выше в горы на новое пастбище. Там высоко в горах есть много сочной травы… - Тебе незачем оправдываться, - принялся я успокаивать чабана. - Мы не капиталисты. У нас земля общая. Просто произошло недоразумение. Наш друг и твой пес не поняли друг друга. Вот и все. Пока мы окончательно разобрались в происшедшем и постепенно успокоились. К этому времени на птичий переполох над пресными заливами из-за нашего шума, а также на вопли Пузана и на шум от драки псов, к нам сбежались люди с военного завода, а вместе с ними тот рыбак, которого провожал Джульбарс до стен военного завода. Прибежавшие стали спрашивать о случившемся… В общем, на этом наше ночное дежурство у пресных заливов закончилось. К утру весь Новый городок знал о случившемся ночью в зарослях камышей возле пресных заливов. От наших родителей нам все хорошо досталось за ночное приключение в зарослях камышей у пресных заливов. Абдулла и Пузана закрыли на неделю в квартирах. Мне отец всыпал хорошего трофейного ремня. На общем собрании родителей Нового городка, нам категорически запретили дежурить в защиту пернатых в зарослях камышей у пресных заливов. Родители отобрали у нас все наше вооружение, которое нам пришлось восстанавливать после того, как все взрослые отвлеклись своей работой и домашними делами. Новое оружие, сделанное нашими руками, стало более совершенное, чем раньше. Так как со временем приходит опыт во всем. Иначе бы остались обезьянами, как раньше. Несмотря на то, что нам запретили дежурить по охране птенцов в зарослях камышей, мы все равно принесли пользу птицам в дикой природе. Вскоре в пресных заливах появилось множество водоплавающих птиц. По заливам плавали молодые дикие утки, гуси и даже лебеди, которые раньше редко обитали у нас в пресных заливах. Над зарослями камышей кружили стаи чаек… Однако больше всех из того приключения выиграл наш верный друг, пес по кличке Джульбарс. После драки с кавказской овчаркой он получил славу и уважение среди местного населения. Каждый встречный говорил Джульбарсу слова благодарности и уважения за его храбрость. Не смотря на похвалы со стороны горожан, Джульбарс не зазнался. Пес остался нам верным другом…
escalibro.com
