— Как хочешь, — сказал Мастер, доставая из бардачка пачку сигарет, распечатывая ее и невоспитанно выбрасывая обертку в окно. Ехать в Школу не хотелось. Все и так шло нормально, «Вторая» приняла дежурство и ждала сводку из Штаба. Можно было вернуться домой, но там совсем недавно была Таня. Девушка с безумным взглядом и резкими движениями, мучительно пытающаяся оставаться нормальной, обычной, привычной… Ставшая такой утром, но уже не нужная, потому что мазохистский эксперимент завершился. В руках у Мастера были две мертвые кляксы, на руках — насмерть перепуганная женщина с амнезией, а в голове — полный сумбур. Да, он мог не вмешиваться и просто отдать Таню Доктору, пока она еще была зомби. Но Мастер нес за нее ответственность, истоки которой сам не мог понять. Во всяком случае, он не позволил бы, чтобы в Таню стреляли. А такой исход захвата был вполне реален. И Мастер сделал все лично, потеряв при этом безвозвратно какую-то частицу себя. Сейчас он особенно глубоко понимал слова Тима о том, что, когда история завершится, он уже не будет прежним человеком. Давно просчитанная умом метаморфоза началась внезапно, и, чем глубже Мастер погружался в нее, тем острее чувствовал, что сил ему не хватает.
«Все-таки нужно ехать в Школу. Запереться в кабинете, выпить двести граммов снотворного, рухнуть на диван и спать до вечера. Потом выйти на расчистку и там расстрелять всю накопившуюся ненависть по тварям. Рядом будут свои — Хунта, Бенни, Зигмунд, — и все утрясется».
Мастер положил сигареты в карман, обхватил рулевую колонку руками и прижался лбом к баранке. Под капотом уютно гудел отопитель, сзади ровно и глубоко дышала Карма. И этот долгожданный покой оборвали разом два сигнала бедствия — трепыхание пейджера и зуммер радиотелефона.
Мастер достал пейджер и обмер. Именно сейчас он такого сигнала не ждал. Не хотел. Он вытащил из гнезда трубку:
— Я Первый.
— Дуй сюда! — заорала трубка голосом Хунты. — Псы на Саймона наехали! Четкая реакция на тварь, по полной форме!
— Ё-моё, — сказал Мастер тихонько. — Есть расход?
— Только Хасан. Его затея, он начал. А остальных мы оттащили.
— Где он сейчас? — У Мастера постепенно садился голос.
— В зоне выгула. Отжимаем во двор потихоньку. Давай скорее! Того и гляди, ребята не выдержат, тебя не дождутся!
— Делай все, как договорились. Загони его во двор, прижми к стене. Постарайся, чтобы сценарий был соблюден до мелочей. Я подъеду через пятнадцать минут.
— Fuck you! Почему так долго?!
— Мне нужно подготовиться… — прохрипел Мастер. Его что-то душило, сжимая горло. Свободной рукой он оттянул воротник свитера, но легче не стало.
— Fuck you twice! — рявкнул Хунта.
— Жди меня, — выдавил Мастер и уронил трубку в гнездо. Потом он до боли в челюстях впился зубами в мягкий пластик руля. И заплакал — неумело, давясь и задыхаясь, содрогаясь всем телом. Сзади хрипела Карма, пропихиваясь в щель между передними сиденьями. Наконец ей это удалось. Собака тяжело рухнула плечом на центральную консоль, своротив пепельницу и телефон, подтянула задние ноги, уселась справа от Мастера и попыталась носом поддеть судорожно вцепившуюся в висок руку, чтобы заглянуть хозяину в глаза.
Слезы текли ручьем. Мастер не плакал уже больше пятнадцати лет. В последний раз его, нервного и впечатлительного юношу, довел до слез отец. Он тогда спьяну потерял свой любимый газовый пистолет и не придумал лучшего, чем обвинить сына в краже. Потом оказалось, что пистолет спрятала от греха подальше мама. И родителям даже в голову не пришло извиниться перед сыном. Он был потрясен. Ему и раньше приходилось сталкиваться с несправедливыми обвинениями, и никто не просил у него прощения. Но к несчастливому дню, когда случился казус с пистолетом, мальчик уже ощущал себя взрослым человеком. И больше всего в жизни ненавидел всякую несправедливость. Почему-то она преследовала его на каждом шагу — оттого, наверное, что он слишком остро ее чувствовал и легко различал.
Родители так и не поняли, с чего вдруг ребенок начал отдаляться от них. А он больше никогда не плакал. Его били, роняли носом в грязь морально и физически, его бросила любимая, а он и не думал плакать. Даже когда застрелили Чучу, только вздохнул — мертвого не оживишь. Гибли на охоте друзья, совершенно такие же, как и он, не нашедшие себе места в жизни мужчины, совсем еще молодые, — Мастер только крепче сжимал зубы. А сейчас он плакал — и Карме удалось-таки отвести его руку от лица и холодным носом прижаться к щеке хозяина.
И тогда Мастер повернулся к ней. Снова, как пять минут назад, обнял собаку и уткнулся лицом ей в шею, спрятавшись в пышной рыжей гриве. Карма не двигалась, только взволнованно дышала ему в плечо, и Мастер, тесно прижавшись к собаке, вдруг ощутил такое, что глаза его высохли. Болезненно обостренная эмпатия обычно позволяла Мастеру легко находить общий язык с самыми разными людьми. Он просто физически чувствовал их эмоциональный настрой. Но сейчас он впервые в жизни установил контакт с собакой. Ему даже стало немножко страшно.
Он оторвался от Кармы. И посмотрел ей в глаза, как смотрят человеку, — так мягко, что та не отвела взгляда. Они глядели друг на друга несколько секунд, а потом Карма медленно потянулась к хозяину и лизнула его мокрый нос. Мастер улыбнулся ей, улыбнулся легко, без малейшего усилия. Повернулся к рулю, вытер рукавом лицо, сунул в рот сигарету, осторожно потрогал глубокие следы зубов на баранке и включил зажигание.
— Половинка ты моя… — сказал он Карме, оглядываясь, чтобы дать задний ход. Карма в ответ судорожно зевнула. Всплеск эмоций утомил ее, но она, как всегда, исполнила свой долг — прожила вместе с хозяином сложный момент его жизни и помогла, чем смогла.
Мастер вывел машину на дорогу, утопил педаль газа до пола и снова улыбнулся, на этот раз беззаботно и широко. Он больше не был одинок. Потеряв контроль, он позволил собаке поддержать себя. И во внезапном озарении впервые увидел, ощутил всей душой, насколько сильна и глубока ее любовь и преданность. Он почувствовал такое, что не укладывалось в голове, но было понятно сердцу.
В тот миг, когда Мастер рыдал у Кармы на плече, собака больше всего на свете хотела заплакать вместе с ним.
У запертых ворот Школы сгрудилось полтора десятка машин. Судя по всему, как только на школьной территории была выявлена тварь, дежурный машинально запустил схему «три шестерки» и блокировал периметр. Подъехавшая на тренировку «группа Раз» не стала вдаваться в подробности, а побросала свои тачки и прошла внутрь через аварийный тамбур. Эта бетонная будка как раз для таких случаев и была поставлена рядом с домиком КПП. Хитрый идентификатор, разработанный на Базе подчиненными Доктора, за доли секунды мог установить личность охотника и подтвердить, что он не тварь. Ну, а если ты зомбирован, тебе уже беспокоиться не о чем, — на такой случай в будке имелась стационарная лучевая пушка, собственность Техцентра, вся в пломбах и грозных табличках.
Из-за ворот доносился многоголосый собачий крик. Некоторые голоса Мастеру не понравились — псы явно были на грани срыва. Выскакивая из машины и открывая дверь Карме, Мастер отметил, как четко сработала «группа Раз». На первый взгляд охотники побросали свои разномастные автомобили в полном беспорядке. В действительности машины весьма эффективно защищали ворота от таранного удара тяжелой бронетехники.
Карма, оглядываясь на хозяина, возбужденно прыгала у двери КПП. Мастер расстегнул куртку, упер руки в бока и пожевал губу. «Последний акт трагедии. Будем надеяться, что Хунта смог выдержать намеченный сценарий и все обставил с максимальной театральностью». Мастер вытянул поводок из-под пояса и звонко щелкнул языком. Карма, приплясывая на месте, недоуменно уставилась на него: сдурел, папа? Нам же работать сейчас! Ты лучше с меня ошейник сними.
— Ко мне! — приказал Мастер. Карма отвернулась к двери. Она была намерена работать по твари и не хотела, чтобы ее лишили такого удовольствия.
— Нашла когда выдрючиваться! — прошипел Мастер, подходя и насильно пристегивая собаку. Поводок он намотал на руку, оставив минимальную слабину. По части поводка Карма была большая мастерица. Тянула его полегоньку на себя, тянула, а когда набиралось хотя бы полметра — отходила назад, чтобы ремень провис, и тут же прыгала вперед. Рывок получался такой силы, что весивший больше восьмидесяти килограммов Мастер падал на колени. Не носом же пахать, охотник все-таки.
Дверь КПП вдруг отворилась.
— Вы на пресс-конференцию? — учтиво спросил Лебедь.
— На нее, родимую. Как вы тут?
— Охренительно. Какой же ты молодец, что поменял расписание!
Мастер грустно улыбнулся и двинулся в проход, удерживая скребущую когтями по полу собаку. На прошлой неделе он изменил расписание дежурств так, чтобы в Школу одновременно с «Двойкой» не попадала «группа Фо». Судя по словам Лебедя — правильно сделал. Мастер шагнул во двор и кивнул. «Точно. Большинство молодых из «Четверки», увидев, что творится сейчас во дворе, забились бы в истерике».
Мобильная «группа Два» стояла широким полукругом, блокировав Саймона у глухой стены псарни. Собственно, добычи Мастер не видел — только напряженные спины и опущенные хвосты. Вокруг цепи осторожно перемещалась «группа Раз». На глазах у Мастера из дверей Школы выскочили Батя и его аналитик Шерлок, оба с пульсаторами. Им навстречу тут же нырнули двое с огнестрельным. «В оружейную комнату по очереди бегают. Молодцы«.
Карма хрипела, пытаясь вылезти из ошейника. Неожиданно она дала задний ход в надежде, что тот соскользнет, но сейчас ошейник был затянут до упора.
Собаки ревели так, что закладывало уши. От полукруга отделился и побежал к Мастеру Хунта. Его место в цепи тут же занял Ветер, без собаки, но зато со своим любимым нарезным охотничьим карабином. Чтобы сделать это оружие эффективным против тварей, Ветер кончики пуль стачивал напильником.
— Успел, старый! — прокричал Хунта, возбужденный и улыбающийся, хлопая Мастера по плечу. — Отлично! Я все сделал, как договорились!
Мастер огляделся. В углу двора, на крыше одного из «Рэйнджей», сидел, пожевывая сигаретку, Крот. Расселся, будто на футбол пришел.
— А где Бенни?
— В цепи! Вон там!
— Ладно! Подожди еще минуту, хорошо? И Бате скажи, чтобы перестали в Школу бегать! Оружия и так вагон! А мне все нужны здесь!
— Понял! — Хунта еще раз хлопнул Мастера по плечу и вприпрыжку убежал руководить. Мастер, волоча за собой Карму, подошел к Кроту и поманил его пальцем. Крот нагнулся.
— Здорово, отец! — крикнул сенс. — Как ты себя чувствуешь? Мне Бенсон все рассказал! Ты молодчина!
— Я-то в порядке! Ты мне про этого, — Мастер ткнул большим пальцем за спину, — расскажи! Какой диагноз?
— Думаю, случился непроизвольный выплеск! Он просто устал маскироваться! Надорвался! Ребята говорят, внешне Саймон был ничего! Но энергетический рисунок выдал, как у твари! Я вышел подышать воздухом и уже метров со ста увидел, что с ним что-то творится! И тут на него собаки бросились! Он за пистолет, а тот не стреляет! Он давай их ногами мочить, Хасану шею сломал! Его загрызли бы через минуту, но тут Хунта прибежал! Взяли в кольцо и сюда привели!
— Кто он сейчас, ты мне скажи? Вот сейчас, в эту минуту! Он человек или тварь?
— Ну… Сейчас он точно человек, только с памятью твари! И хочет снова включить ее ресурсы, но не может! Он сейчас в таком страшном поле внутри этой толпы, ты не представляешь! Вас, ребята, когда разозлишь, вам оружие ни к чему! Бенни хотел его подержать на всякий случай, так сам испугался, какое там напряжение! Они же его хлещут своей злобой, как шомполами! Я просто торчу! Во, кстати!
К машинам подбежал взопревший Бенни. Он сорвал с головы шапку, и в воздух поднялся столб пара.
— Здорово, брат! Ну, там просто форменный п…ц! Давай, тебе пора, а то им надоест! Они уже подустали! Ты чего так задержался?
— Плакал!
— Чего?! — воскликнули Бенни и Крот в один голос.
— Того!
— Умница! — крикнул Бенни, в подтверждение слов тыча Мастера пальцем в грудь. — Ладно, давай, пошел!
— Как мне с ним говорить?
— Как с человеком! Но больным! — Бенни покрутил у виска пальцем. Крот кивнул и протянул Бенни руку. Тот ловко вскарабкался на крышу, уселся рядом с Кротом и потянул из кармана сигареты. Мастер размотал поводок, накрепко привязал Карму к мощному «кенгурятнику» на заднем бампере «Рэйнджа» и подал ей команду, не значащуюся ни в одном учебнике по собаководству.
— Пока здесь!
От изумления Карма затрясла головой и вдруг громко чихнула. Выполнять эту команду именно сейчас казалось ей, наверное, пределом безрассудства. Мастер легонько провел ладонью по черной кисточке на рыжем обрубке собачьего уха и повернулся к беснующемуся полукругу.
— Погоди! — крикнул Бенни сверху.
Мастер оглянулся. Бенни протягивал ему ладонь, посреди которой пульсировала маленькая чернильная клякса.
— Он ее выронил. Возьми, пригодится в разговоре. Только не глуши ее, она нам нужна живая.
— Спасибо! — кивнул Мастер, кляксу опустил в карман и снова повернулся к цепи охотников.
— «Вторая», стой! — пролаял он своим знаменитым командным голосом.
В цепи Хунта поднял руку. Раздалось громовое «фу» в двадцать глоток, и собаки немного притихли.
Мастер, уперев руки в бока, неторопливо двигался к цепи. Сзади фыркала и ругалась Карма, которой не оставили ни миллиметра свободного хода на поводке. Теперь она выделывала невероятные танцевальные па, надеясь подцепить ошейник передней лапой. Мастер надеялся, что она не догадается проделать это задними — снимет ведь.
— Хунта! Команду!
В цепи все еще было очень шумно. Хунта не стал драть глотку и отсемафорил приказ руками. Полукруг медленно разошелся, образовав сужающийся в направлении Мастера коридор. Стволы и зубы. И в дальнем конце, у стены — Саймон.
Он стоял, пригнувшись, как для прыжка. Его сильно погрызли — брюки оказались изорваны в клочья, под ногами валялись ошметки куртки и свитера. По обнаженным до плеч рукам стекла кровь. Под туго натянутой майкой играли крепкие мышцы. «Он сильно побит, но не затравлен.
И он смотрит прямо на меня».
Мастер ступил в коридор и остановился. «Теперь я — стена. И я должен сдержать удар».
Саймон приоткрыл рот и, выпустив облачко пара, по-собачьи показал Мастеру зубы. Распрямился и встал относительно спокойно. И улыбнулся.
Собаки постепенно стихали, успокаиваясь. Охотники бегали глазами от Саймона к Мастеру и обратно. Мастер обвел взглядом ряды. «Они готовы. Сейчас ритуал свершится, и после этого нас уже никто не сможет остановить». Он посмотрел на Саймона и улыбнулся в ответ.
— Привет! — рыкнул Саймон хрипло. — Ну, как я тебе? — Он медленно повернул голову, демонстрируя чистое, без единой царапины, лицо. Все еще красивое, настоящее мужское лицо. Только очень уж неподвижное, совсем застывшее. Как у хорошо сохранившейся твари.
— Плохо, — сказал Мастер, прикидывая расстояние. «Метров семь-восемь. Вполне».
— Ты меня больше не любишь… — теперь Саймон не рычал, а шипел.
— Я тебя больше не люблю, — кивнул Мастер.
— Как же так? Я во всем тебя слушался. Все делал, как ты говорил.
— А потом ты меня предал. И всех нас.
— Нет!!! — взвизгнул Саймон. Он даже подпрыгнул от возмущения. Охотники начали перешептываться. Только что перед ними была тварь. А теперь просто сумасшедший человек. Смертельно опасный, но при этом такой жалкий… И тут Саймон сам утопил себя. Он стеклянным взглядом посмотрел себе под ноги, громко зашипел и, неловко вывернув шею, начал вертеться на месте, словно ища что-то. Потом обшарил разорванные карманы брюк.
— Она здесь! — сказал Мастер, доставая кляксу и демонстрируя ее Саймону.
— Отдай! — Саймон шагнул было вперед, но коридор угрожающе колыхнулся, и он отступил. — Отдай!
— Нет. — Мастер спрятал кляксу и снова упер руки в бока.
— Х-ха! — выдохнул Саймон. — Значит, ты меня действительно совсем не любишь.
— Не люблю, — улыбнулся Мастер.
— Да почему?
— Ты — это не ты.
Саймон задумался.
— Я — это я, — решил он наконец. — Это ты — не ты. Потому что настоящий ты меня любит. А ты ненастоящий.
— Я настоящий. И я тебя не люблю, понял?
Саймон задумался вновь. Он словно прислушивался к тому, что происходит у него внутри. Лицо его при этом оставалось совершенно мертвым.
— Не понимаю, — сказал он. — Сука ты! Ну и пусть. Зато вот она меня любила! И еще как! Больше, чем тебя! Понял?!
— Может быть, — снова улыбнулся Мастер.
— Я сидел и смотрел на нее. А она лежала молча и ждала, когда я ее раздену. Она меня хотела, понимаешь? Ох, как она меня хотела!
Коридор угрожающе загудел. Но Саймон не обратил на это ни малейшего внимания.
— Она лежала сми-и-ирненько… — чуть ли не пропел он. — Такие длинные стройные ножки… Такая чудесная шерстка между ними… Такие упругие круглые грудки… Ты же знаешь… Ты ведь знаешь, правда? А?!
— Знаю. — Мастер по-прежнему улыбался. Сладко-сладко.
— Я дал ей то, чего не мог дать ты, — сказал Саймон. — Ух, как я ее отодрал! А она сми-и-ирненько так лежала… Ты меня по-прежнему не любишь?
— Не-а.
— Так почему же ты не убьешь меня? — поинтересовался Саймон. — Что бы тебе еще такого рассказать?.. Как я кончал ей прямо в самую матку! Как я кончал ей в жопу! Ты никогда не драл ее в жопу? А ей это очень нравится! Ну, что ты стоишь? Иди сюда, давай! Один на один!
— Тебе так хочется? — спросил Мастер. Он все еще улыбался, но теперь одними губами. Несчастная тварь разозлила-таки его.
— Да! Очень! Раз ты меня больше не любишь, так убей меня! А я-то тебя так любил! Я о тебе заботился! Я ведь оставил ее тебе, правда? Других-то я всегда потом брал за шею… Знаешь, перед самым концом выходишь из нее, садишься ей на грудь — о-о! — и шею так двумя руками — хрусь! И кончаешь ей в рот…
Охотники в коридоре стояли, остолбенев. Лица у них были такие, будто их сейчас всех хором стошнит. Собаки озадаченно крутили головами.
— Значит, один на один… — протянул Мастер задумчиво.
— Коне-е-ечно! — пропел Саймон. — Ты просто должен это сделать! Обязан! Ты же считаешь, что я плохой! А ты-то у нас сказочный герой! Ты Мастер собак! Ты лучше всех, умнее всех, сильнее всех! И еще…
— И еще у меня есть кавказская овчарка, — закончил за него Мастер.
— Да-а! — снова подпрыгнул от радости Саймон. — Ты же самый хороший! Ты же такой хороший!
— Ну что ж… — И Мастер сотворил такое, что коридор заходил ходуном. Он сделал шаг навстречу Саймону и сбросил на снег куртку. Под ней почему-то не оказалось привычной для охотников наплечной кобуры. Мастер был без оружия.
— Давай! — крикнул Саймон, принимая стойку. По рукам у него по-прежнему текло, снег под ногами был весь в пятнах, но засевшая в Саймоне тварь плевать на это хотела.
Мастер одной рукой стянул через голову свитер, оставшись только в черной футболке. Саймон рванул на груди майку и швырнул клочья на снег.
— Давай! — повторил он.
Так же, как и свитер, Мастер одной рукой стянул футболку. Коридор просто штормило. Псы снова принялись рычать. Хунта и Батя сигналили людям: стой! Справа от Мастера Китаец задышал так, будто сейчас упадет в обморок. Абрам ухватил его под локоть.
Саймон проделал несколько красивых переходов, легко подпрыгнул и в развороте лягнул ногой воздух на высоте метра в два. Ветер демонстративно поднял карабин и прицелился Саймону в грудь. Батя показал Ветру мощный кулак.
Мастер шевельнул плечами, разминаясь. Он выглядел довольно внушительно, но видно было, что против Саймона ему не выстоять и двух минут. А против Саймона-твари — и минуты. Охотники не знали, что и подумать. Напряжение достигло предела. Собаки опять рвались с поводков.
knizhnik.org
Тьма потихоньку отступала, до метро оставалось метров двести, пейзаж уже походил на нормальную московскую толчею. Таня чувствовала себя заметно легче и теперь изо всех сил боролась с желанием тщедушному очкарику поверить. Версия с геопатогенными зонами была весьма заманчива хотя бы потому, что весь последний год Таня время от времени порывалась обратиться к психотерапевту. Газеты пестрели объявлениями, предлагавшими купирование «синдрома беспочвенного страха», что только лишний раз подтверждало, насколько в городе нервозная обстановка. Теперь, зная, что страх не беспричинен, что его генерирует не больная голова, а долбанутая московская почва, можно было бы и успокоиться. Но оставался маленький нюанс — Таня по-прежнему не верила очкастому ни на грош. Признавая его аргументы правдоподобными по отдельности, она не считала картину верной в целом. Что-то в ней не складывалось.
Теперь Таня кляла себя последними словами за то, что поддалась на уговоры Гаршина. Согласилась она, завороженная фотографиями. А потом было то, что рок-музыканты называют «драйв». И драйв этот задал все тот же Гаршин, позвонивший рано утром Тане домой. Она уже стояла в дверях, когда запищал телефон. И взволнованный Гаршин сообщил, что он еще раз подумал и решил: если Таня не хочет, может на задание не идти, потому что, сказал он, про инцидент с фотографом Ивановым написать не дадут, а Иванов-то плох. Он просто разваливается, у него все здоровые органы стали больными, а все ранее нездоровые теперь больны смертельно. Тут Таня разозлилась — и пошла. Шла и вспоминала, что на «картошке» парни из ассенизационной команды поход на чистку женского сортира называли «брать интервью у динозавра». Так оно и вышло. Вроде бы побывал человек в жутко навороченном месте — а рассказать и нечего.
Таня нащупала в кармане таксофонную карточку. «Сейчас бы позвонить… Очень хочется посоветоваться с опытным человеком, но как раз такого под рукой нет». Она не все сказала Гаршину, когда тот распространялся о психотронной войне. С одной стороны, не соврала. Действительно, в свое время Таня просто заткнула уши и объяснила, что такое ей не интересно, потому что не может быть. Но с упомянутыми Гаршиным ребятами, которые основательно копнули опасную запретную тему, она была знакома. В журналистику ее привел именно тот из двоих, который потом оставил работу, заявив, что не хочет сойти с ума. Так он объяснял решение посторонним, а Таня-то наслушалась вдоволь, и затыкание ушей не помогало. Он умел не только красиво трепать языком, но и убеждать людей. Правда, с Таней ему это не помогло, потому что «детская болезнь журнализма», как он называл свое занятие, была действительно болезнью. Ему так и не удалось отряхнуться от «звездной пыли», сыпавшейся с отца, маститого, именитого и знаменитого борзописца. Папа с сыном воевали так яростно, что осколки долетели до всех — и до Тани, и даже до серой лохматой Чучи. Но с годами Таня поняла, что главная проблема была в другом. На день окончательного разрыва ей исполнилось уже двадцать, а ему все еще было двадцать три. А Чуче целых шесть… Так что теперь, когда человек этот оказался бы очень к месту, позвонить ему мешала куча причин, самой пустяковой из которых было незнание телефона.
— Доброе утро! — мягко, прямо ласково, сказали откуда-то слева.
— Угу, — хмыкнула Таня на ходу, даже не повернув головы.
— А мы вас знаем! — не унимались уже за спиной. — Вы — Таня Меньшова из газеты. Взгляните, пожалуйста, вам будет интересно.
«Что еще такое?..» — Таня притормозила и обернулась. И первое, что увидела, — какой-то журнал нараспашку и большую цветную фотографию, вложенную между раскрытых страниц. На фотографии была собака ее мечты. Рыжая кавказка — белая широкая грудь, мощные короткие лапы в белых носочках, чуть приоткрытая зубастая пасть, рыжая морда почти без обычной черной «маски», умные карие глаза, стоящие торчком кисточки на низко обрубленных ушах… Это было до того неожиданно, что Таня чуть не задохнулась. И не сразу заметила, что на снимке есть и человек. Точнее, кусок человека. Рука в черной перчатке, лежащая у собаки на плечах, согнутое колено в толстой и, видимо, теплой брючине, высокий шнурованный башмак и упертая в землю рукоятка оружия. Таня уже видела это оружие — и теперь пришло время действительно задохнуться. «Очкарик сказал, охотники называют эту штуку «пульсатор». Скорее всего термин они стянули из фильма «Чужие». Дети. Большие дети. Инфантильный тип… О чем это я?»
Журнал закрылся, Таня невольно подняла глаза. Двое улыбающихся мужчин, еще молодых, лет по тридцать, в ничем не примечательных темных куртках-пуховках. Довольно крупные ребята, почти одинаковой комплекции. Очень приятные лица, открытые и спокойные. Как-то уж слишком уверенно они держатся, обычно мужики на меня таращатся во все глаза — изучают, хищники мелкие…
— Доброе утро! — хором заявили мелкие хищники.
— Еще раз… — добавил тот, что справа, чуть тоньше в кости и выше ростом. Поперек лба у него Таня разглядела почти заживший неровный шрам.
— Доброе, — кивнула Таня. — Это был пароль? — Она показала на журнал, запнулась и начала хохотать. На обложке красовалась голая женская задница умопомрачительных форм.
— Н-да… какая неприятность, — заметил без малейшего смущения парень со шрамом, пристально разглядывая попу. Второй, перекосившись от подавленного смеха, отобрал у него журнал, подмигнул Тане и спросил:
— Поехали?
— Туда? — еле-еле выговорила Таня, показывая на журнал.
Парни дружно прыснули. Таня не без труда сдержала очередную вспышку веселья и посмотрела на второго. Так, ничего, симпатичный мужик без особых примет.
— Я ж те говорил… — выдавил мужик без примет в адрес напарника.
— Извините, — парировал тот. — Культурка подкачала. Не эстеты мы, барышня! — обратился он к Тане. — Мы так… бойцы невидимого фронта.
— Вы охотники за привидениями, — сказала Таня и осеклась. «Молчи, дура такая! Они ведь могут быть… А кем им еще быть? Почему я должна их бояться?»
— Мы охотники… — кивнул второй, посерьезнев.
— Его зовут Лебедь, — вставил парень со шрамом. — А я — Ветер.
— И если у вас найдется хотя бы час, — продолжил Лебедь, — то мы будем очень рады отвезти вас в Школу.
— Это наша конура, — объяснил Ветер. — Она же контора, мастерская, прачечная, сливочная… — Тут Лебедь ткнул его локтем, и Ветер поспешно закруглился: — Короче говоря, Дом Охотника.
— Вы только что посетили фирму, которую мы называем Штаб, — сказал Лебедь. — Мы полагаем, что обитающее там руководство отяг… отягощено узким и однобоким видением проблемы. Впрочем, это беда любого руководства. Оно всегда отяг… — Лебедь сделал обеими руками дирижирующий жест и добил-таки утомительное слово: — …ощено.
— Демосфен! — страшным шепотом сказал Ветер.
— А мне нравится, — улыбнулась Таня. Потрясающее спокойствие исходило от этой пары. Впервые за сегодняшнее отвратительное утро Таня почувствовала себя в безопасности. «Ты хотела мужиков с собаками? Вот они. А собаки — будут».
— Я впервые в жизни выступаю перед настоящим журналистом, — сказал Лебедь Ветру надменно. — Дай же мне оттянуться в полный рост!
— Еще минута, и на нас начнут смотреть, — сказал Ветер.
— То есть, если ты свое отвыпендривался, уже пора мотать?
— Мы не можем вам доказать, что мы — это мы, — обратился Ветер к Тане. — У нас есть кое-какие навороченные документы, но они от Внутренних дел. Маскировка. Потом, они действительно очень крутые, вы их даже прочесть толком не сможете. Вы спросили: фотография — это пароль? Да, это пароль. Мы не в силах вас заставить поехать с нами. Мы можем только заинтересовать.
— А что вы выиграете, если я поеду с вами? — спросила Таня. Она уже приняла решение. — Я просто рядовой журналист. Ничего больше.
— Есть люди, которым виднее, чем нам, — сказал Ветер. — Они считают, что вы — гораздо больше.
— В любом случае, — поднял указательный палец Лебедь, — только обладая всей полнотой информации, вы сможете принять единственно верное решение.
— Цицерон! — развел руками Ветер.
— А почему у вас такие странные имена? — спросила Таня.
— В машину! — вместо ответа скомандовал Лебедь Ветру. Охотники синхронно повернулись к Тане спиной и шагнули к стоящему у обочины автомобилю. Это был совсем не «Ровер», а невообразимо грязная и на вид насквозь ржавая «Лада» восьмой модели. Ветер, походя вытащив у напарника из кармана свой журнал, просочился на заднее сиденье. Лебедь сел за руль. Дверь со стороны тротуара осталась распахнутой — и Таня, не раздумывая, шагнула к ней. «Ну что, хмырь очкастый, посмотрим, чья возьмет?»
В это время Очкарик, вопреки Таниным ожиданиям, не расстреливал иностранных шпионов, не мучал кошку и даже не бил жену. Он запер дверь кабинета, уселся и достал из жилетного кармана маленький, не больше ногтя, кусочек иссиня-черного металла. Положил его на стол и некоторое время любовался им издали. Удивительный материал был словно живой — его поверхность мерцала, по ней пробегали волны, иногда она вспучивалась изнутри, как будто пытаясь лопнуть и выплеснуть из себя нечто, чему нет названия. Сила мерцания и частота волн нарастали, и через несколько минут над поверхностью чудесного предмета начал подниматься легкий синий дымок. Тогда человек снял очки, положил сгусток темноты на ладонь и, близоруко щурясь, принялся вглядываться в видимые только ему одному пляшущие рисунки. Очкарик не знал и знать не хотел, как и когда эта удивительная вещь попала к нему в руки. Но ему страшно было даже представить, что когда-то они с этой капелькой тьмы были разъединены. Да нет же, этого не было. Не могло быть. Синий дымок пошел гуще. Очкарик отвел от него глаза и задумчиво оглядел кабинет. Он уже не щурился. Он видел все. Все.
И в это же время, запершись в другом кабинете, баюкал на ладони свое черное счастье Генерал.
Реакция Мастера заинтересовала Лысого до крайности. Услышав, что «Третья» решила искать Техцентр, Мастер не удивился, не разозлился, вообще ухом не повел. Он просто спросил:
— И как?
— Радиомаяк, — объяснил Лысый, усаживаясь на подоконник. — И два пеленгатора.
— Не пойдет, — отрезал Мастер, но все равно уселся рядом. — На каждой техничке стоит определитель электронных устройств. Не слышал о таких?
Лысый только рот приоткрыл.
— Год назад, — сказал Мастер, закуривая, — я взял маячок и повесил Карме на шею. И погулял с ней вокруг технички. Тут же высунулась рожа и спросила, что пищит. Этот определитель, он мощный и сканирует довольно большую зону вокруг машины. Я им сказал, что Карма пойдет одна в подвал искать тварей, а мы будем ее пеленговать. Мол, отработка новой идеи. Вот, а на следующий день в Штабе мне сообщили, что, на их взгляд, идея эта никуда не годится…
— Да-а… — пробормотал Лысый в замешательстве. — А как ты догадался, что у них может стоять такая штука?
— Добрые люди предупредили, — улыбнулся Мастер. — Я давно ищу Техцентр, и я не одинок в этом начинании. Так что ты не переживай. Если все пойдет нормально, я буду у ворот Техцентра недели через две.
— И? — не удержался от вопроса Лысый.
— И тогда начнется самое интересное. Вы все правильно рассудили у себя на сходке, мужики, — мягко сказал Мастер (Лысый подавился табачным дымом). — Но вы не так ставите вопрос. Вам хочется знать, где Техцентр находится и как он выглядит. Но проблема-то в другом! Когда мы найдем Техцентр — что мы с ним будем делать?
— Как это — что?.. — возвел глаза к небу Лысый. Был в утренней дискуссии какой-то изъян, и сейчас он его нашел. Действительно, все говорили лишь о том, как найти Техцентр. Казалось естественным, что достаточно Техцентр увидеть, как станет ясно, с чем его едят.
— Так что же? — допытывался Мастер. — Может, мы его взорвем? Или возьмем штурмом? А? Или постучим в ворота и убежим? А они пусть себе голову ломают…
Лысый понуро глядел в стену. В сходке не хватало еще одного важного компонента. На нее не позвали Мастера. Возникла такая идея, но Мастера не было в Школе. А стоило бы его подождать, потому что голова у него работает, может быть, не лучше, чем у других, — но факт, что работает она совершенно в другую сторону.
Рядовыми охотниками Лысый с Мастером были друзья, собирались даже работать в паре. Школа все расставила иначе, виделись они теперь редко, но доверие осталось. Лысый всегда поддерживал Мастера, а тот отлично знал, какой авторитет у Лысого в группе Мэкса. Вообще «Трешка» была в Школе самая ненадежная — крепкая, но дерганая. Максаков сбил-таки ее в единый организм, но организм этот постоянно тошнило. И умница Лысый, в частности, тоже был тот еще рвотный порошок.
— Где бы карту достать, — тоскливо вздохнул Мастер, щелчком выстреливая недокуренную сигарету в форточку. — Аэрофотосъемку. А то еще заблудимся на территории. Он ведь здоровый.
— Откуда ты знаешь?.. — Лысый и сам не заметил, как перешел на шепот. Он догадывался, что Техцентр не маленький, но Мастер сказал так, как будто все точно знал.
— Это большое научно-производственное объединение, — сказал Мастер, глядя Лысому прямо в глаза. — Находится где-то на северо-западе, у края городской черты. Все внутри одного забора — как на Базе. Масса разных служб. И, наверное, полный виварий собак.
Лысый молчал. Он лихорадочно сверял услышанное со своими предположениями. Мастер сполз с подоконника и сунул руки в карманы.
— Я поищу карту! — только и мог сказать Лысый.
— Спасибо, — кивнул Мастер. — Только постарайся не очень шуметь. А то развели, понимаешь, базар, как на Птичке…
— Это вы о чем? — спросил Саймон, шаркающей походкой выползая из-за угла. На шее у него болтались наушники, штекер на длинном шнуре волочился по полу. Он только что сменился с оперативного дежурства и был весь серый и тусклый от усталости и небритости. Даже седые виски из снежно-белых превратились в стальные. — Кстати, я на Птичьем рынке не был уже года два…
— Это мы насчет тасманийского сумчатого дьявола, — невинно сообщил Лысый. — Типа где достать. На экзотику потянуло.
— Чего? — прищурился Саймон.
— Дьявола! — продиктовал ему на ухо Мастер. — Сум-ча-то-го! — Мастер уже успокоился, он взял Саймона под руку и весело отбивал ногой по полу такт. Саймон тупо посмотрел на него.
— Плевал я на вас, — гордо объявил Саймон. — Я устал и ничего не соображаю. Я даже не обиделся.
— А мы сейчас домой поедем, — утешил его Мастер. В голосе у него прорезались вдруг почти отеческие нотки. — Точно? Крокодилов возьмем и поедем.
— Точно, — кивнул Саймон. — Ты прости, я что-то действительно того… Не дежурство, а полный звездец.
— Вам хорошо, — позавидовал Лысый. — Живете, гады, в соседних подъездах. Кто не устал, тот и за баранку. А меня, хоть я ваще посинею, ни одна зараза не подвезет…
— А ты не живи у черта в заднице, — посоветовал Саймон, понемногу оживляясь. — Тебе же давали нормальную хату.
— Давали, — согласился Лысый, оглядывая Саймона с ног до головы. Никогда он его не жаловал, наверное, просто из ревности. Единственный, кто не замечал этой неприязни, был сам Саймон. — Квартирка — песня! Только вот еще не родился такой человек, чтобы в такую квартиру взял такую тещу. Я уж лучше подожду, у меня здоровья хватит. И выдержка развивается — с холостым не сравнить.
— Ну хочешь, я тебе плохую квартиру выбью? — спросил Мастер. — Гадкую такую, дрянную, мерзкую, непотребную, но зато поближе?
— Спасибо, — сказал Лысый. — У меня уже есть одна плохая квартира. Зачем одно говно менять на другое?
— Лучше купи ему хорошую тещу, — предложил Саймон.
— Не выйдет, — усмехнулся Мастер. — Теща поставляется только в комплекте с женой. Помнишь, был при большевиках такой прием — товар в нагрузку? На полкило конфет два ящика дверных петель.
— Не помню, — признался Саймон. — И счастлив, что не помню.
— Зато при большевиках тварей не было, — мечтательно произнес Лысый.
— Вот и ошибаешься, — сказал Мастер. — Еще как были, только местного производства. Из-под земли не лезли.
Лысый прищурился. Саймон, исподлобья глядя на Мастера, наматывал на раскрытую ладонь шнур от наушников.
— Чего притихли, отцы? — удивился Мастер. — В первый раз слышите, что ли? Газет не читали десять лет назад?
— Я точно не читал, — сказал Саймон. — Даже эротических.
Лысый что-то соображал.
— Дошло до тебя, аналитик? — спросил Мастер как-то не очень дружелюбно.
— А ведь дошло, — сказал Лысый, поеживаясь как от озноба. -
Туго, но дошло. Ё-моё… Это надо же… — протянул он, морща лоб.
— И что же до вас дошло, академик Лысенко?
— Зачем так злобно, старший? Ты все-таки не кавказская овчарка.
— Да как вам сказать, коллега… — Мастер потянул из кармана сигареты. — Вот объясни мне — на твой взгляд, я умнее тебя? Сообразительнее? Быстрее схватываю, а?
— У тебя очень неординарное мышление, — признался Лысый. — Возможно, у меня коэффициент интеллекта повыше, но ты зато умеешь зрить в корень. Так что не надо злиться. Ты просто не такой, как все. Ты же у нас Мастер, ёлы-палы.
Мастер вздохнул, сморщился и почесал нос. «А ведь смутил я тебя! — подумал Лысый. — Попробуй теперь на меня наехать, если знаешь, что я чувствую и признаю разницу между нами. Не станешь же ты меня презирать за такое признание…»
— Ладно, — кивнул Мастер, — закроем этот вопрос. Но учтите, коллега. Когда в следующий раз вам приспичит закатить референдум — вы уж будьте любезны, расскажите народу, что там до вас дошло. И Мэдмэксу — в первую очередь. Можно даже отдельно, без свидетелей. Чтобы понял, как опасна в наши дни самодеятельность.
— Хорошо, — покорно сказал Лысый. — Ты мне только вот чего скажи, если знаешь, конечно…
— Может, и не знаю. От наших секретов нет. Чего могу — того скажу, — каждую фразу Мастера Лысый сопровождал быстрым кивком. Потом он коротко глянул на Саймона, который явно ничего не понимал. И спросил: — Выходит, «Программа «Зомби» не свернута? Она продолжается?
— А тебе не кажется, что очень похоже? — ответил Мастер вопросом на вопрос. — Что именно представляет собой техника Проекта, ты не задумывался? Все эти сверхвысокочастотные штучки-дрючки? Ты же физик, тебе сам бог велел…
— Допустим, я об этом очень часто думаю, — сказал Лысый несмело.
— Так чего молчал?
— Вот, уже говорю… Прямо жуть берет. Слушай, Мастер, ты это серьезно, а?
— Старик, это для Школы вопрос безопасности. Какие тут шутки…
— Мне скажет кто-нибудь, о чем речь? — взмолился Саймон. — Я, конечно, молодой, но надо же совесть иметь…
— Ты что, о «Программе «Зомби» не слышал никогда? — удивился Лысый.
— Да это же туфта! Утка газетная! Мастер, скажи ему…
— Погоди, — отмахнулся Мастер. — Я не могу сейчас привести стопроцентные доказательства. Для меня они именно такие, для тебя могут оказаться недостаточными. Но я надеюсь, главное ты уловил. Есть взаимосвязь — понял, Лысый? Проект этим точно занимался. Другой вопрос, что в начале девяностых «Программа» все-таки была свернута. Если ее начали по новой, то не так уж давно. Узнать бы зачем.
— А может, не начали? — предположил Лысый с надеждой, запуская руку за голову и снимая резинку с хвоста. Роскошная вороная шевелюра рассыпалась по плечам. — Ф-фу… какое облегчение. Остригусь на фиг. Пойдем вместе стричься? Тебе давно пора. Хотя бы виски снимешь — вот так вот. — Лысый показал было как, но Мастер от его руки отшатнулся. — Понимаешь, старик, мне даже представить страшно, как это нам отольется.
— Всем отольется, — сказал Мастер. — Не только нам.
knizhnik.org
Мастер оказался в положении изгоя. Перестал заходить в редакцию, начал больше обычного пить и расследование забросил. Не было денег на отдельное жилье — пришлось вернуться в дом, где над Мастером постоянно издевался отец. Никому совершенно не нужный, кроме собаки, он перебивался случайными заработками в мелких газетках и выл от тоски.
Состояние полураспада затянулось почти на год. Потом отец, дабы окончательно размазать сына по стенке, решил лично озаботиться его трудоустройством. Пригласил его секретарем отдела, потому что терпеть на своей шее пьяницу и тунеядца сил нет. Тогда Мастер взял за ошейник Чучу и отправился падать на дно — соглашаться на давнее предложение одного приятеля по собачьей площадке. Нужно было охранять ночами отдельно стоящий офис с большой территорией. Дно оказалось не таким уж глубоким — платили нормально, Чуча с работой справлялась, можно было собраться с мыслями перед следующим рывком. Куда будет этот рывок, Мастер не представлял, но он снова распрямил спину. Тогда ему застрелили собаку. Ночью, через забор — пуля между глаз. Прощальный аккорд — добить человека окончательно и больше не вспоминать о нем.
Но Мастера уже ничто не трогало. Молодой человек стал холоден, спокоен и расчетлив. Это была его последняя ночь в роли охранника. Он уже подписал новый контракт, сделав фантастическую, невероятную карьеру. Со следующей недели он начинал работать в этом же офисе, только в новой должности — пресс-секретаря фирмы.
Именно в таком положении Мастер находился, когда Штаб обсуждал его кандидатуру. Было совершенно ясно, что Мастер питает глубокую неприязнь к спецслужбам как таковым, а уж к Проекту и подавно. Стоит ему только догадаться, что Проект был когда-то причастен к разработкам оружия нового поколения, Мастер взорвется, как атомная бомба, и это не пойдет другим охотникам на пользу. А догадается он обо всем, как только возьмет в руки охотничий лучемет. В процессе своего расследования он встречался с несколькими всамделишными «зомби», которые сошли с ума и поэтому вырвались из-под контроля. Именно тогда у него зародилось подозрение, что он всю жизнь прожил под давлением. Он мгновенно обвинит Проект в том, что ему навязали кошмарную судьбу. И что тогда с Мастером делать — убивать? Может, хватит трупов-то?
Но Доктор грамотно и аргументированно возразил: «Мы тут ни при чем. Мастера искалечили те, кто вел «Программу Детей». Больше его никто не трогал (Генерал и Очкарик переглянулись). Более того, сейчас мы замаливаем грехи тех, кто Мастеру нагадил. Мы предлагаем ему место, где он будет счастлив и получит занятие, которое ему однозначно придется по душе. Я изучил этого мальчика вдоль и поперек. И я вам ручаюсь, как психолог и как сенс, что он именно сейчас готов к тому, чтобы принять наше предложение с радостью. Да, его постоянно будут терзать сомнения. Чем дальше, тем больше. Но я возьму его под личный контроль. И буду направлять его сомнения так, что они пойдут Школе только на пользу. Мальчик найдет в Школе свое место, и из него получится отличный лидер. Ничего не хочу сказать плохого про господина Басова, но он для охотников староват и чересчур властен. Они устают от постоянного давления, это для Басова плохо кончится. А Мастер такой же, как они, только во многом их превосходит — и они будут за ним тянуться. Он создаст для охотников самые комфортные условия. И будет легко управляем, я вам гарантирую».
— Мы вам, конечно, верим, — сказал Генерал. — Не подумайте, что мы сомневаемся в вашей компетенции. Мы просто очень не хотим неприятностей. Сами понимаете, если парень начнет брыкаться, его придется ликвидировать… А нас за это по головке не погладят, будьте уверены. Сейчас не тридцать седьмой год.
— Но вам же нужен в Школе надежный человек? — спросил Доктор, мягко улыбаясь.
— Позарез! — воскликнул Генерал. — И если он так хорош, как вы говорите, мы его быстро продвинем в старшие.
— Давайте решать сейчас, — пробормотал Очкарик, в сотый раз листая файл Мастера. — Иначе у него щенок вырастет, поздно будет переучивать.
— Он снова завел собаку?! — вскричал Доктор в изумлении.
— Уже две недели, — кивнул Очкарик, внимательно глядя на Доктора. — Эти данные в файл еще не занесли. А что вы так волнуетесь? Это плохо?
— Это же знак стабилизации! Мастер приходит в себя! Он же самоцельная личность, он может снова законсервироваться — и тогда с ним не о чем будет говорить! — взволнованно затараторил Доктор. — Он открыт для контакта только в периоды, когда ему больно. А в нормальном состоянии мальчик невнушаем и делает выбор только самостоятельно. Ему же ничего не докажешь, когда у него все хорошо! Он сам решает, что ему делать…
— А вы действительно знаете парня вдоль и поперек! — восхитился Генерал с кривой усмешкой. — Что это вы так им заинтересовались?
— Мастер — выдающаяся личность, — твердо ответил Доктор. — Он нам пригодится. Ловите момент, господа! Этот подонок, который застрелил его предыдущую собаку (Генерал и Очкарик переглянулись вновь), он же оказал нам неоценимую услугу, сам того не желая! Он дал нам шанс достучаться до сердца Мастера.
— Как же вы будете его такого страшного контролировать, когда он в Школе окажется? — спросил Генерал. — Плеткой хлестать будете, чтоб ему больно стало?
— Плеткой его не возьмешь, — улыбнулся Доктор. — Но, когда он придет в Школу, поверьте мне, он раскроется полностью уже через месяц-другой. Он впервые в жизни будет среди друзей.
— Спасибо, Андрей Николаевич, — кивнул Генерал Доктору. — Вы меня убедили. Надеюсь, об этом решении нам не придется сожалеть. Терпеть не могу вообще причинять людям неприятности, а у этого парня еще и роскошная фотокарточка. У меня же дочь растет, и я ничего с собой не могу поделать — на любого красивого парня смотрю как на потенциального зятя. Боюсь — а смотрю. Смотрю — и боюсь…
— Да нет у вас никакой дочери, — улыбнулся Доктор, вставая из-за стола. — Своим бы хоть очки не втирали. До свидания, господа.
— С-скотина! — прошипел Генерал, когда дверь за Доктором закрылась. Сформулировать угрозу в разговоре с Доктором именно через упоминание несуществующей дочери ему посоветовал ведущий психолог Штаба. И перемудрил: Доктор, который, по слухам, «видит правду», все воспринял буквально.
— Психологов — ненавижу! — заявил Генерал Очкарику.
— А этот парень много общался с психологами, — съехидничал Очкарик, показывая на файл Мастера. — И у самого задатки есть…
— И его ненавижу! — стукнул кулаком по столу Генерал. — И тебя убил бы. И от работы этой долбаной охренел. И себя — не-на-ви-жу!
— Это правильно, — меланхолично протянул Очкарик, укладывая в папку документы на кандидатов в охотники. — Ты у меня тоже в печенках сидишь. Тут я с тобой солидарен.
— Тьфу! — рассмеялся Генерал. — Пошли обедать? Вдруг полегчает…
— Нет, — покачал головой Очкарик. — Здесь тебе не Ангола. Здесь бывает только хуже…
— А ведь Басова-то скоро пристрелят! — вдруг осенило Генерала. — Тут этот ушлый Доктор прав на все сто, он охотников просто задолбал!
— Интересно, как они следы заметут…
— Спишут на расход материала. Погиб на расчистке, тело противник уволок под землю… Или вообще создадут такие условия, когда его вместе с собакой твари съедят! — Генерал поднялся из-за стола. — Короче — придумают как. Вот черт попутал собрать в одном месте столько изобретательного народа… Кулибин на Кулибине. Гребаный Доктор! Как ляпнет что-нибудь — всегда в точку! И ведь он сводки не читает в отличие от нас. У него агентуры нет…
— Доктор — психолог, — вздохнул Очкарик.
— Ненавижу! — заключил Генерал.
В этот момент Доктор, садясь в машину, поежился, как от озноба. Он хорошо понял, что болтовня Генерала о дочерях имеет отношение именно к его, Доктора, дочери. Доктор на самом деле умел «видеть правду». Только в совершенно ином ключе, нежели это предполагал Генерал, который для Доктора был словно открытая книга. Единственный человек, чьих истинных мотивов Доктор никак не мог разобрать, был он сам.
Мастер остановил машину буквально на минуту — купить сигарет, но, вернувшись в салон и закурив, понял, что трогаться с места не хочет. «Устал. Что будет, если я не выдержу? Или меня действительно убьют… У Хунты хватит злобы поднять Школу. Вот будет картинка… Не могу себе представить. Они же все такие благоразумные, уравновешенные. Были… Теперь наблюдения ясно показывают — будет взрыв.
Начнется он, как водится, с бойни внутри Школы. И ею же скорее всего закончится, потому что для начала затравят собаками Саймона, с пещерной жестокостью. Первая кровь пущена, ребята сбросят пар и начнут думать: а чего же мы, собственно, натворили? Но Хунта им разобраться не даст, потому что бросит клич: на Штаб, едрёныть! Только охотники — не однородная масса. И, конечно, «Трешка», как самая задумчивая и озабоченная инстинктом самосохранения, выступит против. Мэкс резонно заметит, что за Саймона им ничего не будет, а вот дальше идти не след. Хунта влепит ему пулю между глаз, «Третья» спустит псов и ощетинится стволами. На нее навалится «Вторая» и рядовые из «Первой», которым в спины будет, в свою очередь, стрелять «Четвертая». Правда, «Четверке» придется сначала задавить свое руководство, а это ветераны, их убить трудно. И в тихом углу заляжет Батя с верхушкой «Первой». Будет ловить момент, ждать, чья возьмет, чтобы потом шлепнуть победителя и захватить власть в Школе. Но их из этого угла выкурят и тоже заставят стрелять. В этой драке — мама, мне подумать страшно! — «Третью» и «Четвертую» перебьют целиком, но и из прочих охотников уцелеет, дай бог, половина. Наверняка погибнут все собаки, кроме запертых на псарне. Да и тех прикончат. Рабочую кавказку, оставшуюся без проводника, убить дешевле, чем заново приручить».
Мастер выжал сцепление и включил задний ход, собираясь отъехать от тротуара. Машины шли мимо сплошным потоком, и в каждом стекле Мастер видел оскаленные черепа будущих тварей. Но раньше будет другое. Мастера передернуло — он почти физически ощутил, каково это будет: два десятка израненных полусумасшедших охотников шатаются по заваленному трупами двору, охрипшими голосами призывая своих собак, уже мертвых. Пороховая гарь во рту, озноб по спине, красный снег под ногами, чье-то тело свисает из окна будки КПП, ты совершенно не представляешь, что теперь делать, — и тут ворота таранным ударом раскрываются настежь, на тебя несется тупое рыло бронетранспортера, и стволы двух пулеметов смотрят прямо тебе в лоб…
«Их всех убьют!» Мастер до боли сжал челюсти и рывком бросил машину потоку навстречу, подставляя корму шикарной иномарке. Та пискнула неожиданно тонким голоском и начала яростно вытормаживаться, но Мастер уже улетел далеко вперед. «Хорошо ты машину сделал, Горец. Но и тебя убьют. Сам кинешься под пулю. В машинах ты понимаешь отлично, а в людях разбираться так и не научился. Вечно ты их пытаешься разнять во время драки. Нельзя тебе, брат, неумело ты это делаешь. Только мне удается раскидать дерущихся собак, ни разу не попавшись на зуб. То ли они меня не видят в этот момент, то ли считают высшей силой, на которой нельзя срывать злобу. Я, наверное, действительно Мастер собак. Наместник собачьего бога на Земле. А люди… Почему бы и им, собственно, меня не слушаться?»
Мастер остановился на красный. Слева пристроилась давешняя иномарка, не новый, но ухоженный «БМВ». «Ну, что ж, как говорит Батя, — «общнемся с людями». Два стекла одновременно пошли вниз на электрической тяге.
— Ты чё, урод, с ума сошел?! — заорала из «БМВ», распаляя себя, раскормленная харя. На заднем сиденье хищно оскалились еще две, третья что-то рычала неразборчиво из-за руля.
Мастер согласно кивнул.
— Ты чё мне киваешь, сучара?! — возмутилась харя, брызжа слюной.
— Я сошел с ума, — объяснил Мастер, опуская голос до хрипа.
Харя присмотрелась к Мастеру повнимательнее и, видимо, решила не связываться.
— Убить бы тебя на хер! Бля, попадись мне еще!
— Убить — нет проблем, — сказал Мастер, доставая из наплечной кобуры пистолет и демонстрируя его харе. Та от неожиданности уронила челюсть. Двое на заднем сиденье дружно упали, водитель благоразумно откинулся назад, скрываясь за пассажиром. Из соседних машин в Мастера тыкали пальцами. Деваться им было некуда, оставалось глазеть.
Харя подобрала челюсть и прищурилась на пистолет.
— Тэтэшка, — оценила она. — Китайский. Х…ня. Первый выстрел прицельный, остальные в молоко.
Мастер помотал головой и убрал пистолет на место.
— Обижаешь, — сказал он. — Ствол родной. Табельное оружие.
— Ну да, табельное! — рассмеялась харя. — Слушай, псих! Будет время — заходи в «Конец света». Спросишь Толика, побазарим. Ха! Во народ! — Харя высунулась из окна и посмотрела назад. — Нам же зеленый, а хоть бы кто погудел, шакалы! У всех очко на ноль. Поехали! Шакалы вы, бля! — крикнула водителям харя, чуть не выпадая из резво стартовавшей машины. — Бывай, псих!
— Пока, — сказал Мастер, уходя под «стрелку» на бульвар. — Я псих. Я сошел с ума. Я самый опасный в мире псих. Да! Еще у меня есть кавказская овчарка… — Он притормозил у обочины и долго изучал, как подрагивают руки, лежащие на руле. «Мне нельзя срываться, иначе все пропало. Я должен беречь себя. Но я больше не могу. Не могу. Это был не спектакль. Я действительно хотел достать оружие — и я его достал. Плохо дело. Так нельзя. Скорее в Школу. Увидеть Карму. И все будет хорошо».
— Бум! — скомандовал Китаец Джону, и тот легко вспрыгнул на наклонную доску. По буму школьные псы всегда ходили с охотой. Еще они неплохо ползали на брюхе, не боялись лестниц и резво носились по «лабиринту» из старых покрышек. А вот барьеры они терпеть не могли. Хотя легенда гласила, что Джареф однажды, преследуя вкусного пуделя, вскарабкался на двухметровый забор. Но мало ли в Школе легенд.
На полпути Джону бум надоел, и пес спрыгнул вниз. Китаец вздохнул. В такие моменты он часто ловил себя на желании завести к старости немецкую овчарку. «Чтобы пахала, как робот, и радовалась, что приказывают».
Оставив позади тренировочную площадку, Китаец углубился в зону выгула. Здесь росли чахлые деревца и облезлые кустики. Вдалеке пара молодых из «Трешки» орудовала лопатами, закапывая в снег отходы собачьей жизнедеятельности. Джон задрал лапу на перекошенную желтую березу. «Бредовая затея, — подумал Китаец. — Но чем черт не шутит». Он остановился в центре зоны.
— Джонни! — позвал Китаец. И подал команду: — Ищи!
Джон огляделся вокруг и поднял на Китайца глаза, полные насмешливого презрения: ты тронулся, папа? Что здесь искать? Я-то знаю, что здесь никогда не было ничего толкового. Кошки сюда не ходят, ворон мы разогнали. Мышей съели. Пусто здесь. Даже огрызка вонючего не прикопано.
— Где, Джонни? — спросил Китаец, изображая на лице волнение. — Где? Ищи!
Джон склонил голову набок, подумал и снова огляделся. Потом для порядка обнюхал снег у ног Китайца. Потом чуть правее, левее… Поднял голову и посмотрел на хозяина, словно вынося окончательный диагноз: кретин.
— У-у!!! — сказал Китаец, воздевая к небу сжатые кулаки. — Где, Джонни? Где? Куда пропало? Ищи, Джонни, где? Ищи, где? Где, ищи! А? — бормоча эту шаманскую скороговорку, он постепенно смещался назад, вынуждая Джона двигаться за собой. Наконец пса разобрало любопытство. Или он решил, что с него все равно не слезут, раз уж настолько серьезно взялись. Так или иначе, Джон ткнулся носом в снег и принялся его обследовать со свинячьим похрюкиванием. Китаец шел за собакой. Движение пса внешне казалось совершенно броуновским: вот он увлекся одним следом, прошел по нему, бросил, взял другой, потом битую минуту фыркал над чьей-то меткой. Но зоркий узкий глаз Китайца отмечал главное: если все шараханья собаки наложить на карту и вывести некую среднюю линию, получится расширяющаяся спираль. Кавказская овчарка, собака-акула, тупая машина убийства, работала нижним чутьем не хуже иного спаниеля.
Мастер заехал в Офис, пробыл там около часа, нежно распрощался с персоналом и вышел на улицу. Недельный снегопад кончился, подмораживало, на вечернем небе проступали звезды. Мастер добрел до машины, открыл незапертую дверь и растолкал сонного Ветра.
— Я тебя сто раз просил запираться изнутри, — сказал он неприязненно.
— Виноват, запамятовал, — промычал Ветер, протирая глаза. — Сморило меня. Роскошный тут отопитель.
— От него можно и угореть, между прочим!
— Он немецкий, — отмахнулся Ветер. — От него не угоришь. Это тебе не в самоходке…
— Ты-то откуда знаешь, что в самоходке?
— Ну… Лебедь рассказывал.
— Ох, горе луковое… Ладно. Я так понимаю, доложить нечего?
— Все чисто, — покачал головой Ветер. — Я вел тебя, Лебедь сел на твоего приятеля. Никому вы на хрен не нужны.
— Fuck! — Мастер трахнул кулаком по баранке. — Не может быть такого!
Ветер снова покачал головой.
— Делаем все возможное, — улыбнулся он.
— Да знаю я! — скривился Мастер. — После того фокуса с техничкой в декабре я просто не знаю, где у вас пределы этого возможного. Я другого понять не могу — как именно за нами следят. Должны ведь!
— Ты это твердишь уже полгода. И ничего пока не откопал. Маяков нет? Нет. Пеленговать, значит, нечего. Сенс за тобой следить не может, у тебя справка. Может, свыкнешься с мыслью, что ты не такая уж важная персона?
— Хотелось бы, — сказал Мастер горько. — Но мы будем продолжать.
— Не возражаю. Давай, поехали.
— Ты здорово торопишься?
— Мне работать завтра! Имею я право сегодня интимной жизнью пожить?
— Нет проблем. — Мастер завел двигатель. — Почему они даже за Таней «хвоста» не пустили, а?
— Чем занимается муравей, с точки зрения слона? Подумай, Мастер.
— Некорректное сравнение. — Мастер аккуратно протиснул машину сквозь узкую арку.
— Как раз корректное. Только не обижайся, ладно? Ты себя чересчур накручиваешь. Это уже смахивает на манию преследования. Пока еще в легкой форме.
— Тебя бы в мою шкуру…
— Разве такая большая разница? — спросил Ветер. — У тебя, конечно, другая ответственность. Ты голова, я руки. Но ты меня еще и заставляешь быть филиалом головы. И всех, кто в деле, тоже дергаешь. Так нельзя. Должен быть мозговой центр и исполнители. А у тебя получается Змей Горыныч — на десять голов четыре лапы. Мне, например, тяжело работать, когда башка загружена. Я все время ощущаю, какая опасность нам грозит. И всем нам, и мне конкретно. Это, знаешь ли, производительности труда не способствует…
— Возможно, я не прав, — согласился Мастер, выруливая на Садовое кольцо. — Но иначе не могу. Если я втравил тебя в авантюру, ты должен с самого начала представлять степень опасности.
— Хреновый ты старший, — заключил Ветер. — На пиратском корабле ты бы мигом схлопотал «черную метку».
— На пиратском корабле я бы всех развесил по реям, — мечтательно произнес Мастер. — Ты в курсе, что у них трупаки болтались на такелаже, пока веревка не сгниет?
— Или пока шея не оторвется. И это правильно. В казни должен быть элемент пролонгации. Когда мертвое тело маячит перед глазами, народ безмолвствует. Так и надо. А то что за дела — повесили и тут же закопали! Может, тогда и вешать смысла нет… Давай, уходи в правый ряд. У следующего перекрестка меня высадишь. Ага, вот здесь. Спасибо. Ну что, начальник, увидимся? Э! Ты чего?
Мастер разминал пальцами веки, и лицо его страдальчески кривилось. Потом он открыл глаза и заглянул Ветру прямо в душу.
— Еще два месяца, — попросил Мастер. — Только два месяца. В апреле приступим. Только два месяца. Продержаться. Очень тебя прошу.
knizhnik.org
— За что ты меня так не любишь? — с трудом выдавил из себя Бенни. И тут же понял, что знает ответ.
— Ты ведь нас чуть не угробил, — сказал Китаец ласково. — Ты ведь, сука такая, чуть было нас не похоронил…
— О, господи… — пробормотал Бенни и отвернулся. — Ты хочешь, чтобы я подал рапорт?
— Не знаю, — сказал Китаец. — Но мы вряд ли теперь сможем работать с тобой в одной смене. В принципе я знаю, что ты не виноват. Но кто же тогда виноват, бляха-муха? Ты меня понимаешь?
Бенни прикурил новую сигарету от окурка.
— Твари, — сказал он. — Твари виноваты. Они всегда на шаг впереди. Не дают нам ни дня передышки. Я тебя понимаю. Я тебя еще и чувствую, не забывай. Я, конечно, сенс дерьмовый, но все-таки я сенс. Я попрошу Мастера перевести мою бригаду в другую смену. Но он этого, кажется, не хочет.
— Мастер умный, — сказал Китаец. — У-у-умный. Но тут он здорово рискует.
— Зато он точно рассчитал, что теперь, работая с тобой, я ни за что не ошибусь. Никогда.
— Поглядим. — Китаец помолчал. — Я Мастеру не скажу, конечно, что ты сегодня пьяный. И Абрам не скажет. Мы тебя, ясное дело, ни хрена не чувствуем, но зато мы тебя понимаем.
— Спасибо… — прошептал Бенни.
Безучастно стоявший в стороне Шериф неожиданно встрепенулся и, отчаянно молотя хвостом воздух и приседая на задние лапы, прыгнул к люку. Он даже полез было внутрь и при этом врезал Бенни хвостом по физиономии. Бенни не удержался на корточках и боком опрокинулся в сугроб. Шериф тихо завывал. Китаец осторожно пнул его в бедро, но пес не унимался.
— Пятый, я Шестой! — заорали снизу. — Хмырей зови! Ну, там и едрена катакомба! Кабеля метров сто нужно!
— Понял, понял! — крикнул в люк Китаец. — Тут у псины твоей припадок! Дорогу загораживает и песни воет!
— Фигня! — крикнул Абрам. — Шериф, сынок! Папа тебя любит!
Шериф радостно гавкнул, заполнив тоннель звуками артиллерийской канонады. Китаец повернулся было к техничке, но Мастер уже сделал Боцману знак, и тот въехал прикладом по борту фургона. Отворилась дверь, на улицу из нее повалили облака пара.
— Чего? — спросили из технички опасливо.
— Балалайку свою вынимай! — рявкнул Боцман, оттаскивая за шиворот Сильвера. Не только собаки, но и люди почувствовали, как вместе с паром из технички вырвался упоительный запах дома. Там было тепло, даже жарко, там был горячий сладкий кофе, свежий хлеб и нарезанная щедрыми ломтями дешевая колбаса. А водки не было. Техники явно не хотели быть биты. Еще неизвестно, кого они боялись сильнее — тварей или охотников.
Из двери технички поспешно выпрыгнули двое в зимних танковых комбинезонах, откинули в борту лючок и потянули из него кабель со здоровенной насадкой на конце, похожей на наконечник пожарного шланга, только с рукоятками по бокам и маленькой приборной доской, светившейся в темноте зеленым. В недрах машины зажужжал моторчик, кабель толчками полез наружу. Техники подошли к люку транспортера, и Китаец молча показал им через плечо Шерифа пальцем вниз. Техники замялись — Шериф загораживал дорогу, — но Китаец снова осторожно толкнул пса башмаком, тот оглянулся и неохотно отошел в сторону. Техники с похоронными лицами протолкнули в люк свою пушку и неуклюже полезли за ней следом.
Китаец хихикнул. «Каждый раз они идут к дырке, как на заклание. Мы их, ясное дело, презираем и смеемся про себя. А ведь однажды, не дай бог… Фу, даже подумать страшно. Мастер как-то намекнул, что одна из задач Техцентра — расстрелять Школу, если на ее территории случится массовый прорыв тварей». Китаец поежился, вспомнив тот монолог. Нехорошие слова говорил Мастер. И, не дай бог, пророческие…
«Дурацкая ситуация, — говорил Мастер. — Не знаю, как выкручиваться. С одной стороны, Штаб — это наша «крыша», это деньги, спецпропуска, машины, оружие, само наше право на охоту. А Техцентр — это лучевые ружья и технички с их аппаратурой для расстрела «дырок» — тоннелей, по которым твари пробираются в наш мир. Нам нельзя грызться, мы обязаны сотрудничать. Но в то же время именно мы, охотники, стоим на острие главного удара. И в такой ситуации терпеть второстепенный статус Школы нет сил. Наши ветераны уже шестой год на охоте. Это наше дело, — тут Мастер заговорил вразбивку, с нажимом, — и дело это плохо. С каждым днем все хреновей и хреновей. Люди и собаки изношены. А начальство только улыбается и говорит — воюйте, ребята, дальше. Такое впечатление, что Штаб готов сдать игру. Не подключить новые силы, не поделиться технологиями, а именно сложить оружие. Я не нахожу иного объяснения действиям Генерала. Он видит, что охотникам все труднее с каждым днем, но ничего не делает. Из этого я заключаю, — сказал Мастер, — что нас ждут впереди довольно забавные открытия. Эпохальные, мать их так!» — «И какие?» — спросил Саймон сквозь музыку и рокот мотора. — «Не скажу», — ответил Мастер.
Саймон записал эту кассету обманом, спрятав диктофон под сиденье. Не будь он помощником и вероятным преемником Мастера, черта с два тот бы перед ним разоткровенничался. Нервы рядовых охотников Мастер всячески оберегал и сомнениями ни с кем не делился. А Саймону — рассказал. Три часа они тогда ехали до Лагеря, Мастер был за рулем и все три часа болтал. О живописи, кино, литературе — и о том, что ему удалось разузнать о гигантской организации, которую охотники называли Проектом и в которую входили четыре известных им филиала — Школа, База, Штаб и Техцентр… Саймон из записи настриг час интереснейшего текста и отдал кассету Зигмунду. Зигмунд с записью ознакомился и попросил разрешения дать послушать Хунте. А Хунта отозвал Саймона в уголок и устроил ему такую выволочку, что тот, несмотря на весь свой гонор и какой-то там пояс карате, чуть не описался, как оттрепанный за шкирку щенок.
Формально Хунта напомнил Саймону, что тот пока что числится в списках «группы Два» и передавать все разведданные, независимо от источника, обязан только старшему. Потому что только старший может определить истинную ценность этих данных и соответственно форму секретности. Это справедливо. Школа — фирма специфическая, от одного случайно брошенного слова могут приключится большие неприятности, самая ерундовая из которых — паника, а самая поганая — самовольные действия рядовых. Охотники, как и их собаки, привыкли мгновенно принимать решения и действовать самостоятельно — короче говоря, чинить самосуд. Оружия у них вагон. Поэтому за передачу нефильтрованных данных третьему лицу негласный Устав Школы позволял из Саймона душу вытрясти. Так что Хунта повел себя грубо, и Саймон потом неделю ходил тише воды, ниже травы. Но был в этой беседе еще какой-то подтекст. Китаец, который сидел тогда за пультом дежурного по Школе, отлично видел, как Хунта «лечит» Саймона в углу вестибюля, только слов не расслышал. Он даже удивился, отчего это Хунта так резок с Саймоном, которого в свое время разве что с ложечки не кормил. И лишь много позже, когда все детали мозаики сложились в единый рисунок, он почувствовал, что в Школе, этом безупречно отлаженном механизме, происходит что-то действительно очень нехорошее.
А в те дни Хунта, оценив запись, дал ее послушать еще двоим: сначала — групповому аналитику Крюгеру, а потом — надежному парню Китайцу. Крюгер, как обычно, с ходу заявил, что давно до всего дошел своим умом. Его взяли за задницу и потребовали объяснить, какого черта он тогда молчал. Тут Крюгер всерьез задумался, принялся мямлить, и Хунта его отпустил. А Китайца попросил держать ухо востро. В какую сторону это ухо поворачивать, Хунта объяснить не мог или не хотел. Китаец принялся добросовестно следить и вычислять — и действительно засек некий странный процесс, в который были вовлечены несколько ветеранов из разных групп. Акция эта, скрываемая от прочих охотников довольно умело, явно планировалась и управлялась Мастером. И, что особенно удивило Китайца, — Саймон в ней задействован не был.
Это было полгода назад. А спустя три месяца Зигмунд сказал Китайцу, что Саймон нездоров. Квартальная профилактика на Базе показывала, что парень свеж как огурчик, — но Зигмунд только головой качал. И вчера, по пути в Школу, Саймон выстрелил в человека, который пытался сфотографировать на улице машину охотников. Если бы он просто захотел напугать или пристрелить фотографа — так на это у Саймона был за поясом «макаров». Но нет, он не поленился, три секунды потерял, зато открыл футляр и шарахнул прямо в объектив из пульсатора. Пока Фил и Петрович бежали до угла, из-за которого возник фотограф, их обогнал Кучум и галопом унесся за угол, идя на задержание. Но человек исчез, осталась только колея в снегу да куча стеклянной крупы, явно от бокового окна машины. Это уже точно была работа Кучума, но от него же слова не добьешься — собака все-таки. Выбор точки съемки указывал на профессионала с дорогой аппаратурой, поступок Саймона — на то, что охотник потихоньку сходит с ума. А сегодня уже и Кучума нет в живых, а у Фила сотрясение мозга и пробита голова, а Мастера вызывают в Штаб, и он, наверное, как раз сегодня попробует взять начальство за глотку. «Знать бы, какой рукой, — подумал Китаец. — Мастер умница, но он совершенно один. Он позволяет людям и собакам любить себя, но сам, кажется, любит по-настоящему только Карму. И год от года становится все злее и жестче».
— Ты заснул, Бенсон? — спросил Китаец.
— Нет, — встрепенулся Бенни. — Я слежу. Они уже совсем рядом с дыркой. И боятся, как всегда. Я мог бы их поддержать, но на таком расстоянии это невозможно. И дырка сильно фонит. А вот Абрам не боится… ему только противно. И он беспокоится, как тут Шериф.
— Ты это правда чувствуешь или просто сейчас выдумал? — спросил Китаец. — Чес-слово, если бы ты не находил дырки, я бы тебе ни за что не поверил. — Но я же их действительно нахожу… — сказал Бенни. И с горечью добавил: — Иногда.
— А вот Абрам тебе все равно не верит, — мстительно заявил Китаец. — Ни на грош. Он технократ. И не может представить себе прибор, работающий на коньяке.
— Ну и нюх у тебя, — сказал Бенни. — Это от общения с Джоном?
— От тебя нахватался. Сенсорю помаленьку.
— У меня наследственность тяжелая, — пожаловался Бенни, запуская руку в бороду, чтобы вытряхнуть сосульки. — Мне достоверно известно, что мой папочка меня зачал в период ломового запоя. У него тогда диплом отняли за деятельность, несовместимую с высоким званием советского врача.
— За фарцовку, что ли?
— За лесбиянство! — обиделся Бенни. — Папашка был мне не чета. У него поле было — во! — Бенни до упора развел в стороны руки. — А эти вшивые дырки он бы чуял за километр. Меня вот на Базе форсировали, и то толку — чуть, а он и так кого угодно насквозь видел! Ну и лечил людей помаленьку наложением рук, когда советская медицина не помогала. А потом какая-то гнида стукнула — лженаучные методики, все такое… Жалко, не дожил до наших дней. Хотя бы меня тренировал… Так, они там начали. Вроде порядок.
— Ну и ладно, — сказал Китаец. — Джоник, маленький, иди сюда. Нечего там валяться, простудишься!
Джон выбрался из сугроба и лениво побрел к Китайцу. Из-за тучи опять высунулась луна, яркая-яркая — Китаец со своего поста отчетливо видел, какой Мастер небритый и какие у Доктора круги под глазами. Доктору на вид лет сорок пять, не меньше. Старик. Говорят — самый мощный практикующий сенс в мире. Да еще и Доктор — в смысле доктор каких-то своих хитрых наук. Если верить слухам, ему стоит пальцем шевельнуть — все мы тут замертво попадаем. Но вот выдернули его из постели среди ночи — прискакал как миленький. Уважает. Знай наших.
Действительно, чересчур светло от этой луны. Обстановка во дворе раздражала Китайца. Боцман тоже явно нервничал. Охотники не любят удаляться от своих машин, они привыкли держать под боком медицинский фургон, и хотя бы один «Рэйндж» должен быть совсем рядом. Чтобы в случае чего использовать против твари старое народное средство: бампером под задницу и колесом на спину. А здесь еле-еле удалось втиснуть во двор техничку. Еще охотники не любят рассредоточиваться. Но сразу после несчастья с Кучумом, когда стало ясно, что тварь ушла, Хунта и Крюгер увели почти всю «группу Два» по срочному вызову на другой объект. Теперь Петрович один караулит снаружи, у машин, а Боцман психует здесь, внутри. Когда человек и собака остаются без поддержки, то в бою это терпимо — в бою все сойдет, кроме севших аккумуляторов. А вот стоять в напряженном ожидании Боцман в одиночку не хочет, а Сильвер просто не будет. Поэтому Боцман нервничает, а Сильвер, кажется, сидя заснул. Дрянная ночь, дрянная организация. Плохо Дело — любимый термин Мастера — во всей своей красе.
Мастер и Доктор по-прежнему вполголоса беседовали, усевшись, как в сугроб, в кучу сгнивших ящиков. Фельдшеры хотели пристроиться рядом, но Мастер их прогнал на улицу, в фургон к Склифосовскому, «к клизмам и капельницам», как он выразился. Шериф лениво бродил по двору. Карма гордо восседала рядом с Мастером и делала вид, что принимает участие в беседе, — прядала обрубками ушей и переводила глубокомысленный взгляд с хозяина на Доктора и обратно. Мастер обхватил собаку за плечи и притянул к себе. Карма вылупила глаза, вывалила язык и возбужденно задышала. Любопытный Шериф тоже решил послушать, о чем говорят, и сунулся было к Мастеру, но Карма приподняла губу, и Шериф тут же отвалил, пошел общаться с Сильвером. Сильвер при его приближении зашевелился было, почти открыл левый глаз, но передумал. Шериф зевнул и поплелся к люку.
— Мастер! — тихо позвал Боцман.
— Да! — отозвался Мастер.
— На хрена я тут бдю? — поинтересовался Боцман. — Ведь тихо все, сам посмотри. У меня аж Сильвер заснул. — Тут Боцман поперхнулся и сконфуженно умолк. Ясно было, что с ответом Мастер не промахнется.
— Вот он спит, а ты бди!
— А если я его разбужу? — робко спросил Боцман.
— А зачем?
— Ну, допустим, чтобы он бдел, а я спал.
— Бдеть — это по твоей части, — веско сказал Мастер. — Тут ты во Второй рекордсмен. А вот бдить ты, я вижу, разучился. Раньше вроде бы умел, а теперь прямо и не знаю…
— Я же не нарочно…
— Тут лужа была на полдвора, — объяснил Мастер Доктору. — Через двор тварь бежала, а он по ней стрелял. Она знай себе бежит, а он, значит, стреляет. Говорят, светло было, как днем. Лед плавится, тварь скачет, а он в окне торчит, орет дурным голосом и из пульсатора молотит так, что дым столбом… — Боцман пытался что-то возразить, но Мастер просто слегка повысил голос: — Батарею посадил, ты не поверишь, до половины! Воды из снега вытопил цистерну! Чуть вот этот сарай, — Мастер ткнул пальцем в склад, — пополам не распилил. А может, и распилил. Как сейчас навернется стена нам с тобой на голову…
— Ладно, не заливай, — вступился за Боцмана Доктор. — Во всяком случае, растопить снег он не мог даже теоретически.
— Так я же не о том жалею, что ему снег растопить не удалось! Бог с ним, со снегом! Я тебе говорю, что он умудрился ни разу в эту погань не попасть!
— А где же остальные были?
— Представь себе, вот тут стояли, в углу, и тоже промазали!
— И долго это продолжалось? — спросил Доктор. — Двор узкий, особо не разбежишься. Как она двигалась?
Боцман хотел было объяснить, но Мастер его опередил.
— Отсюда — сюда, — показал он и тяжело вздохнул.
— Так это же секунды две…
— Меньше, меньше! — раздраженно сказал Мастер. — Но это наши лучшие стрелки. С полусотни шагов попадут в глаз летящей мухи. Все промазали. А грохот стоял — уши заложило. Пушки на максимальный разряд поставили. У каждого лазерный целеуказатель и отличный подствольный фонарь. Обстреляйся! Не попали. Что бы ты дал за вскрытие этой твари?
Доктор закусил губу. Видно было, что сейчас он соврет.
— Ну, у нас все-таки есть кисть руки… — протянул он. — Это совсем не плохо.
— Хочу целиком, — сказал Мастер. — Это была не обычная ходячая деревяшка. Эта гадость была почти живая в нашем понимании этого слова. Вопрос — зачем? Если у врага понятия о жизни и смерти никак не соотносятся с нашими — зачем ему такая живая штука? Во-первых, очень подвижная. Во-вторых, я так думаю, котелок у нее варит — будь здоров.
— Допустим, насчет «никак не соотносятся» — это ты хватил, — не согласился Доктор. — А потом, слушай… а если они в нее все-таки попали?
Мастер вопросительно посмотрел на Боцмана, который потихоньку, мелкими шажками, приближался, развесив уши и делая вид, что по-прежнему несет караульную службу. Сильвер с места не сдвинулся. Он дрых.
— Нет, — сказал Боцман. — Тут не ошибешься. Попал — упал.
— Принимая во внимание строение ткани… — начал Доктор.
— Ты хочешь сказать, — перебил его Мастер, — что такую квазиживую зверюгу пульсатор может и не взять?
— Как с тобой все-таки тяжело! — сказал Доктор. — Вечно ты все заранее обдумал!
— С каждым днем все хреновей и хреновей, — пробормотал Мастер очередное свое заклинание, опуская глаза. — Прости, но у меня есть совершенно четкие данные о воздействии пульсатора на живой организм.
— Что значит «живой»?! — Доктор ощутимо повысил голос.
— Человек. Не охотник, конечно. Посторонний человек.
— Ну?
Мастер обвел глазами присутствующих, криво улыбнулся и, повернувшись к Доктору, произнес четко, как на докладе:
— Точечный импульс стандартной мощности. Дистанция около пятидесяти метров, зона поражения — голова и плечи. Несколько минут — шок, около часа — нечто вроде сна. Затем пришел в себя, координация движений ощутимо нарушена, но в трезвом уме и, что самое обидное, в здравой памяти.
— Как же так вышло? — пробормотал Доктор.
— Пытался ночью на улице сфотографировать экипаж одной нашей машины. Ребята домой ехали, с оружием. Сразу после охоты. Сам понимаешь — условный рефлекс…
— Боже мой! — почти простонал Доктор. — И где он сейчас?
— Я думаю, в Штабе. И уверен, что скоро его тебе подсунут для промывания мозгов. Его и еще одного деятеля. Но, чую я, утечка будет.
— Ну, вы даете, мужики! — покачал головой Доктор. — Что ж ты молчал?!
— Тебя Штаб вызывал?
— Нет, пока нет…
— Ничего, скоро вызовут. Убивать этих двоих резона нет. Значит, блокада памяти. — Мастер говорил легко и спокойно, будто лекцию читал. Доктор нехорошо глядел на него исподлобья. Лицо пожилого мужчины кривилось, как от зубной боли.
— Боже мой… — снова простонал он.
— Придется, — сказал Мастер. — Заставят. В конце концов, ты же не настоящий врач. Ты не связан клятвой Гиппократа…
— Я связан клятвой идиота! — рявкнул Доктор. — Я связался с бандой шизофреников и вот только сейчас начинаю понимать, как же я с вами со всеми попал! Ты думаешь, это очень весело — блокада памяти? Да это хуже, чем резать по живому без наркоза… Я себе, если надо, руку зубами отгрызу. А в другого нож воткнуть — нет уж, увольте. А такая агрессивная терапия — это хуже любого ножа! Сердце кровью обливается… Как же вы так, ребята, а? — Доктор посмотрел на Боцмана, потом на Китайца, потом отчего-то на обрез у Бенни на коленях.
— Он сам нарвался, — сказал Мастер. — И поверь, он знал, на что шел. Только он рассчитывал, наверное, на пулю. А огреб кое-чего похуже.
— А ты-то с чего взял, что похуже? — спросил Доктор.
— Додумался.
Доктор снова обвел взглядом присутствующих. Он уже вроде бы успокоился, и в его глазах загорелся огонек пристального и не очень приятного интереса.
— Только ты додумался или кто-то еще?
Мастер скрежетнул зубами и сунул Доктору под нос кулак. Правой рукой он на всякий случай продолжал обнимать Карму, зная ее манеру приходить на помощь, даже когда не просят.
knizhnik.org
Pragueratter | Все права защищены © 2018 | Карта сайта
