Каждое утро девочку до школы провожала собака.
Как это случилось в первый раз?..
Утро выдалось ненастным. Дождь лил, как из ведра. Девочка уже выбежала из подъезда, когда поняла, что забыла зонт. Возвращаться не было времени-школьница опаздывала. Впрочем, это для нее было вполне привычно.
Перепрыгивая через лужи, девочка помчалась в школу. Иногда, после очередного прыжка, она приземлялась прямо в воду и тогда брызги летели во все стороны, вызывая недовольство редких прохожих.
На светофоре пришлось остановиться. Ожидая зеленый свет, подросток нервно переминался с ноги на ногу.
В туфлях хлюпала вода, по волосам бежали ручейки, затекая за воротничок блузки. Девочка не обращала на это никакого внимания. Все ее мысли были заняты предстоящей контрольной по математике.
Вдруг она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Школьница повернула голову и их глаза впервые встретились.
На девочку смотрел вовсе не человек. Это была собака.
Животное и подросток некоторое время смотрели друг на друга. В тот момент они были очень похожи-обе мокрые и одинаково беззащитные перед природой.
–Тебя как зовут? -неожиданно для самой себя спросила девочка.
Собака продолжала молча смотреть на незнакомку.
–Ты где живёшь?.. Ты такая мокрая. Тоже забыла зонт? -попыталась шутить девочка.
Школьница не заметила, как красный глаз светофора потух, уступив место зеленому.
–Наверное, у тебя нет ни дома, ни хозяина? Ты такая грязная и худая.
При этих словах собака опустила глаза, как будто ей стало стыдно. То ли за свой внешний вид, то ли за бросившего ее на произвол судьбы хозяина.
–Понятно... А пойдем со мной?!Я угощу тебя чем-нибудь вкусненьким, -оживилась девочка.
В ту же самую секунду она вспомнила, что опаздывает в школу.
–Ой! -Она бросила взгляд на жёлтый свет светофора. -Побежали!
С этими словами подросток бросился через дорогу.
Уже оказавшись на противоположной стороне, она оглянулась. Собака нерешительно передвигалась в сторону девочки.
–Ну же, давай быстрее! Я и так опаздываю.
Животное немного ускорило шаг. Ждать было некогда и школьница побежала вперед, лишь изредка оборачиваясь, но не замедляя шагов.
Только около школы девочка остановилась. Собака была рядом.
–Сиди и жди. Я сейчас.
Взявшись за дверную ручку, она снова приказала собаке:«Сиди! » и скрылась в здании школы.
Идти на урок математики уже не имело никакого смысла. Школьный звонок давно прозвенел. И без того строгая учительница никогда бы не пустила в класс опоздавшего ученика, а уж на контрольную и тем более. Поэтому весь первый урок девочка провела со своей новой знакомой.
В школьной столовой она купила для собаки булочку с чудным запахом ванили. Хотела, конечно, сосиску, но той не оказалось.
Животное осторожно приняло угощение. Только тщательно обнюхав булочку, собака неспеша съела ее и с грустью посмотрела на девочку.
–Прости, но у меня больше ничего нет, -виновато развела руками школьница.
Она действительно купила булочку на свои последние деньги.
Дождь давно прекратился. Выглянуло ласковое весеннее солнышко.
Поглаживая влажную собачью шерсть, девочка приговаривала:
–Ничего, ничего. Скоро будет лето, будет тепло, хорошо. Хорошая моя собака, хорошая.
Собака доверчиво смотрела в глаза подростку, как будто хотела спросить:«А ты будешь рядом? Ты меня не бросишь? »
Кто знает какова была судьба этого бездомного существа до того дня, но теперь оно обрело в лице девочки самого надежного друга.
Каждое утро девочку до школы провожала собака. Об опозданиях было забыто раз и навсегда. Школьница старалась как можно быстрее одеться, позавтракать, тайком от матери положить в сумку какую-нибудь еду и выйти из дома.
Собака всегда сидела напротив подъезда и терпеливо ждала.
–Хорошая, хорошая моя, -девочка ласково трепала животное за уши. -Как я по тебе соскучилась, хорошая моя!
Собака преданно смотрела на школьницу и лизала ее обветренные руки.
–Сейчас, подожди. -С этими словами девочка обязательно доставала из своей школьной сумки какое-нибудь лакомство и угощала им бедолагу. -Ешь, ешь, моя хорошая.
После того, как трапеза была закончена, подруги отправлялись в путь, к школе. Собака всегда бежала рядом с девочкой, по правую руку от нее.
Возле школьной калитки наступало расставание.
–Ну, мне пора, -будто извиняясь неизменно произносила девочка. -Пока! До завтра?
В ответ собака одобрительно виляла хвостом и провожала школьницу долгим взглядом до самой двери.
–У Вашей дочери обострение. Ее состояние вызывает опасения. Я выпишу направление в стационар.
–Стационар?!Все так плохо, доктор?
–Пока нет. Но все же я настоятельно рекомендовал бы ей лечь в больницу.
–Но я не могу! У нас экзамены начинаются, -вступила в разговор до того молчавшая девочка.
–Экзамены-это, конечно, важно. Очень важно. Но здоровье все-таки важнее. Ты уже достаточно взрослая и должна сама понимать всю опасность своего положения.,-строго произнес пожилой врач, сверля подростка взглядом поверх очков. -Наверняка ты помнишь, что произошло в прошлый раз. Спасибо скорая чудом успела! А ведь все могло быть совсем иначе. И тогда бы мы сейчас здесь не беседовали.
После этой небольшой тирады мужчина начал что-то быстро писать в амбулаторной карте. Повисло неловкое молчание.
–Доктор, я ума не приложу на что у нее опять аллергия? -нарушила тишину мать девочки. -Мы вроде все соблюдаем-никаких ковров, цветов...
–Кошку или еще кого не завели дома? -продолжая писать поинтересовался врач.
–Что Вы?!Об этом даже речи быть не может! Как только дочка стала задыхаться, мы сразу же свою кошку отдали в добрые руки.
–Вот, возьмите, -врач протянул женщине несколько исписанных мелким почерком листков бумаги. -Здесь я прописал вам лечение, нужно все строго соблюдать. Направление в стационар я тоже выписал. Конечно, решение принимать вам, но я бы не советовал играть с огнем. Надеюсь, Вы понимаете всю серьезность ситуации. До свидания! Не смею вас задерживать.
Девочка встала с кушетки и спешно покинула кабинет врача. Мать растерянно остановилась на пороге.
–Доктор, а если мы все-таки не пойдём в больницу? Если останемся дома? -спросила женщина, зная упрямый нрав своей дочери.
–Ну тогда молитесь. Может чудо и произойдет. Хотя лично я в чудеса не верю.
Комок подступил к горлу матери, на глаза навернулись слёзы.
–Ну, ну, только не плачьте! -чуть мягче произнес доктор. -Слезами горю не поможешь. А вот если бы Вы устранили причину, то есть аллерген-вот это было бы очень хорошо. Вот тогда бы можно было смело расчитывать на успех. Ну а пока поговорите дома с дочерью, постарайтесь ее убедить. Она у Вас, конечно, с характером, но ведь не глупая. Главное, не давите на нее. Спокойствие и аргументы-вот Ваше главное оружие, иначе только хуже сделаете. Подростковый возраст, чего Вы хотите?!
–Спасибо Вам, доктор! Простите меня, -тихо извинилась женщина.
–Не извиняйтесь, я все понимаю... Лечение я вам назначил. Надеюсь поможет. При себе всегда имейте ингалятор и лекарства. Сами все знаете-опыт, к сожалению, уже есть. До свидания!
До дома мать и дочь шли молча. Каждая была погружена в свои собственные мысли.
Уже войдя в квартиру, женщина неожиданно задала вопрос:
–А куда вчера подевалась последняя сосиска из холодильника?!Главное, с вечера была, а утром ее уже нет! И самое интересное, что ты ведь не ешь сосиски! А?!
От растерянности девочка часто заморгала, несколько раз тяжело вздохнула, но так ничего и не ответила.
–Понятно. -Тон матери не предвещал ничего хорошего. -И кто на этот раз?!Кошка? Собака?
Дочь по прежнему не произнесла ни звука.
–Давай, говори! Чего молчишь?!-закричала женщина.
–Собака, -еле слышно ответила девочка.
–Собака?!Слушай, ты нормальная, а?!Ты же в прошлый раз чуть не умерла! Тебя еле откачали в больнице, а ты опять за старое?!Тебе что, жить совсем не охота?!Да?!Или ты головой повредилась у меня?!Отвечай, чего молчишь?!-кричала мать.
Вместо ответа дочь зарыдала и заперлась в ванной.
–Открой, открой я тебе говорю! -что есть мочи колотила по двери обезумевшая женщина. -Ты хоть знаешь сколько эти лекарства стоят, а?!У нас холодильник пустой, туфли одни на двоих, а она собаку видите ли пожалела! Собачку ей жалко! А мать свою тебе не жалко, да?!Хрен с ней, с матерью! Пусть как хочет, так и выкручивается! Так?!Да?!Папаша твой умер! Оставил меня одну с ребенком! И ты следом за ним хочешь, да?!
Выплеснув всю свою ярость, женщина заревела навзрыд. Она тяжело опустилась на старый табурет, стоявший на кухне, обхватила голову руками и продолжала рыдать от горя и своего бессилия перед ним.
–Мам, ну мам... Не плачь. Я люблю тебя. -Девочка гладила мать по голове, пытаясь хоть как-то ее утешить.
–Любишь?!Любишь, да?!-продолжая рыдать спросила женщина. -Любовь-это не слова. Любовь-это поступки, запомни! Ты говоришь, что любишь меня, а сама даже не задумалась что со мной будет, если тебя не станет?!Как мне тогда жить без тебя?!
По щекам дочери потекли горькие слёзы.
–Мама, а ты когда-нибудь думала каково так жить, как живу я?!Я не живу, я существую. Туда не ходи, сюда не гляди, этим не дыши. Как так можно жить?!Мне даже собаку нельзя погладить потому, что от этого я могу умереть. Просто умереть, мама! Зачем так жить? Для чего?
–Для меня. -Женщина посмотрела в глаза дочери. -Для меня, доченька, просто живи для меня. Кроме тебя у меня больше ничего нет...
Мать встала и обняла девочку за хрупкие плечи.
–Роднулька моя, береги себя для меня. Ты мое счастье, ты моя душа, ты смысл всей моей жизни. Доченька моя, -всхлипнула женщина.
–А ты моё счастье, мамочка, -сквозь слёзы произнесла дочь. -Ты тоже береги себя. Для меня. Родная моя...
Так и стояли на давно не видавшей ремонта кухне два одиноких в душе человека:мать и дочь, из последних сил хватающихся друг за друга в этой сложной и не щадящей их жизни.
Лето пролетело, как один день. Каникулы девочка провела вдали от родного города, у своей бабушки. Чистый деревенский воздух, парное козье молоко, овощи и фрукты, выращенные на собственной земле, не могли не отразиться на слабом здоровье девочки. Загоревшая, полная жизненных сил вернулась она домой.
Слыша звонкий смех дочери, женщина невольно улыбалась и сама. Она была счастлива.
На первое сентября пошли вместе. Совсем как раньше. И хотя мать и дочь теперь были одного роста-это их нисколько не смущало. Они шли, взявшись за руки и беззаботно болтая, как две подружки.
На следующее утро девочка постаралась выйти из дома пораньше. Вопреки ее ожиданию собаки напротив подъезда не было.
Девочка медленно побрела в сторону школы, сначала часто, а потом все реже оборачиваясь назад в надежде увидеть свою давнюю знакомую.
Не пришла собака ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц.
Каждый раз, выходя из дома, девочка клала в сумку какую-нибудь еду, но делала уже это скорее по привычке, чем в надежде вновь увидеть собаку.
Однажды утром, в очередной раз не обнаружив около подъезда свою четвероногую подругу, школьница заплакала.
Раскрошив ванильную булочку прожорливым голубям, девочка прошептала:
–Прощай, моя собака! Наверно ты нашла себе нового друга, раз больше не приходишь ко мне. Надеюсь, тебе хорошо с ним. Прости. Жаль, что мы больше никогда не увидимся.
Тем же вечером мать зашла в комнату дочери пожелать ей спокойной ночи.
Девочка лежала на спине и смотрела в потолок немигающим взглядом.
–Доча, доча, -негромко позвала женщина. -Доча!!!
Тишину прервал истошный крик, больше похожий на вопль смертельно раненого зверя, чем на плачь матери, потерявшей своего ребенка. И лишь единственным безмолвным свидетелем ее горя был распустившийся в тот вечер цветок, спрятанный за занавеской...
–Доктор, у нее есть хоть какое-то улучшение?
–Кое-что есть, но выписывать Вашу тетю пока еще рано.
–Понятно... Вы говорите какие лекарства, может еще что надо?
–Хорошо. Не волнуйтесь, пока все есть.
–Можно с ней повидаться?
–Да, конечно. Только вряд ли она Вас узнает.
–Ничего, я все равно хочу с ней поговорить.
–Вас проводят.
Женщина сидела на скамейке, положив руки на колени, как ребенок в детском саду. Взгляд ее был устремлен куда-то высоко в небо. Несмотря на то, что на губах застыла улыбка, глаза матери казались совсем пустыми.
Девушка молча присела на скамейку. Несколько минут они сидели рядом, не проронив ни слова.
–Все думают, что я дура, -неожиданно усмехнулась женщина. -А я не дура. Я все помню. Все-все. Я помню, когда ей было пять лет, она сказала, что хочет стать богатой. Когда вырастет. Я спросила почему она хочет стать богатой? А она сказала, чтобы открыть приют для бездомных животных. Представляешь?!В пять лет! Она же у меня такая умная. А ты знаешь, что она школу с золотой медалью закончила?!
После этих слов, произнесенных с особой, материнской, гордостью, женщина повернула голову и впервые посмотрела на собеседницу.
–А ты кто? Новенькая? Ну тогда же ты ничего про меня не знаешь... -произнесла пациентка и разочарованно отвернулась.
–Так расскажите, -не зная как вести себя в подобной ситуации, ответила посетительница.
–Рассказать? Рассказать... Отравила я эту чертову собаку, вот так! Дочку в деревню отправила, а сама от собаки избавилась. У гаражей ее закопала. Думаешь, злая я? Да?...Я в церковь ходила, у Бога прощения просила. Не простил... не простил... не простил...
Девушка вышла из городской психиатрической больницы. Низко опустив голову, и почти не видя дорогу из-за застилавших глаза слёз, побрела на автобусную остановку...
yapishu.net
Рассказ о собаке.
Мир был совершенно прекрасен.У него было белое небо со стеклянной люстрой посередине. И плетеные стены из прутьев корзины. Внизу уютно посапывали братики – все четверо.
Крошка зевнула, загнув крючком розовый длинный язычок, и поползла на раздутом от маминого молока круглом розовом пузике. Лапы разъезжались на мягком бугристом ковре из братиковых спин.
- Опаньки! А ты не говорил, что в этом помете девочки есть.
- Ой, Марат, не смотри. Мы её не продаём.
- А чего так? Бравенькая девочка. Вон братья дрыхнут, а она ползает по ним.
- Да маленькая она какая-то, слабенькая. Последыш. Думали, вообще не выживет. Клуб наверняка забракует. Я уже топить её собрался.
- Блин, всё-таки вы, заводчики, все больные. Топить собаку только потому, что у неё сантиметров в холке не хватает.
Человек нагнулся над корзиной и подцепил ладонью щенка. Крошка увидела прямо над собой что – то черное и немедленно вцепилась в него мягкими детскими когтями.
- О-о-о, блин! А говоришь, слабенькая! Чуть бороду мне не оторвала.
- Давай её сюда. Сейчас кобельков посмотрим.
- Нафиг твоих кобельков. Она сама меня выбрала. Сколько я должен?
- Марат, я документ на неё не дам. Она некондиционная.
- Зато живая. Я же не мент, документы у щенка спрашивать. Сколько?
- Ну как хочешь. Бесплатно. Считай, ты ей жизнь спас.
За пазухой у человека было уютно. Крошка немного повозилась и заснула. Проснулась она от внезапно вспыхнувшего чувства страшной потери, утраты чего-то очень важного и единственного.
- Маа-ма! Ва-аа! Маа-маа!
Люди в вагоне метро завозились, заоглядывались.
- Бабушка, смотри, у дяди щеночек под курткой!
Крошкин плач резал уши недовольных, уставших людей. Они осуждающе оглядывались на шевелящуюся на груди куртку.
- Потерпи, моя маленькая. Скоро приедем, молочка тебе дадим.
Молоко Крошке не понравилось. Оно было несладким, каким-то казенным. И мамой от него не пахло. И братики куда-то делись.
- Ну куда ты её тащищь, в кровать что ли?
- Тсс, тихо. Ей же страшно, она привыкнуть должна. Она же маленькая.
Полетели дни, полные открытий. Оказывается, обувь можно не только грызть, но и красиво раскладывать на хозяйской постели. За мячиком бегать надо осторожно, потому что он залетит под шкаф – и не выковырять потом.
А кошки – совершенно гадостные существа. Цапнут лапой по носу – и на дерево. И не достать, хоть вся охрипни от лая.
Увидев снег, Крошка ошалела совершенно. Вдохнув полные ноздри колючей свежести, она полетела по белому ковру, неуклюже выкидывая тощие подростковые лапы. И исчезла.
- Господи, где собака? Только что здесь была.
Крошка сидела на дне глубокого, темного, холодного колодца и плакала от страха. Совершенно неожиданно снег под ней исчез и обернулся твердой землей с торчащими железками.
- Крошка, ты где? Голос подай! Блин, да тут люк открыт.
Папа, ругаясь и оскальзываясь на ледяных железных ступенях, спускался прямо из черного неба.
- Дурочка, не ушиблась? Напугалась, бедненькая.
С тех пор Крошка навсегда запомнила: к черным дыркам в земле надо подползать на брюхе! И очень осторожно заглядывать в их сосущую пустоту.
- Марат, с Крошкой выйди. Смотри осторожно, ризеншнауцер так в карауле и стоит.
- Ну так, влюбился в нашу красавицу. Да ладно, уже первый час, спит давно жених наш.
Крошка рвалась с поводка, не понимая, почему уже несколько дней ей не дают свободно побегать.
- Блин, да не дергай ты, коза. У тебя течка, понимаешь? Нельзя без поводка.
Крошка по-узбекски села на корточки и вытаращила карие глаза. Какая течка? Отпустите, пожалуйста!
- Ладно, нет уже никого. Беги.
Из-за помойки вылетел стремительный черный силуэт.
- А-а! Блин! Крошка, ко мне!
Она не слышала. Она слышала только Его дыхание, только Его запах – волшебный, выбивающий остатки желания подчиниться Папиной команде.
- Господи, а где собака?
- Убежала ваша проститутка. С ризеном этим долбанным.
Надя всплеснула руками и захохотала.
- Эх ты, охранничек. Даже собаку доверить нельзя. Где теперь её искать?
- Я вам, блин, не спринтер. Думал, помру – так бегать! Не догнать их. Летят ещё так красиво – при лунном свете, бок о бок.
С улицы долетел виноватый лай.
- О, вернулась! Любовь любовью, а жрать-то охота.
Крошка прислушивалась к себе. Что-то происходило в ней. Приближалось нечто желанное, но в то же время волнующее и пугающее.
- Не скули, моя хорошая. Родим, не волнуйся. Дай почешу животик.
Щенков было трое. Когда они, отталкивая друг друга, тянулись к соскам, Крошка жмурилась от счастья. Даже когда прикусывали острыми, как иголочки, подросшими зубками – терпела.
Этот человек не понравился ей сразу. Было что-то в нём неотвратимо-ужасное.
- Раздевайся, сейчас я её в ванной запру. Крошка, не рычи!
- Они всегда чувствуют, что за щенками пришли… О, какие красавцы! Как ты говоришь, ризенбоксы?
- Ну а как ещё назвать, если мама – боксер, а папа – ризеншнауцер? В любви рождены.
- В паспортах придется писать «метисы». Нет пока такой породы – ризенбоксы.
Крошка в ужасе бросилась к корзине. Её детей, её кровиночек не было. Она искала в корзине, под шкафом, она плакала и звала их…
- Крошка, они уже большие. Им пора выбирать себе хозяев. Дети всегда уходят, Крошка.
От Папиных рук, привычно поглаживающих спину и чешущих за ушком, становилось легче.
Мир стал совсем понятным. Мама кормит и гуляет, и строго ругает, если стащить из забытого на полу пакета кусок колбасы. Но стоит изобразить раскаяние, прижав уши – простит. Папа всегда спасёт – вытащит из ледяной реки после неудачной охоты на уток и отобьёт от больного на всю голову дога. А Сестрёнки могут накрасить тебе когти, натянуть дурацкое кукольное платье, говоря при этом про какой-то «деньрожденья», зато потом дадут кусок ароматной до головокружения вырезки.
- Давай еще по псят грамм. Давно ты у нас не был.
- Считай, с девяносто шестого, десять лет. Собака ваша не меняется, только морда вся седая. На выставки водите?
- Она ж некондиционная. Стройная слишком. Говорят, балерина какая-то, а не боксер.
- Значит, необученная.
- Тут козёл какой-то пытался у Надюшки сумочку у универсама вырвать. Так Крошка с разбегу ему в яйца лбом дала, а когда упал – в горло. Еле отцепили. И ведь не учили её этому.
- И что?
- Охранники из универсама повязали. Оказалось, его менты три месяца искали, он так и промышлял – у баб сумочки отбирал.
Человек в белом халате сорвал с рук резиновые перчатки. Как змея – старую кожу.
- Безнадежно. Рак. Что вы хотите – боксёры не живут четырнадцать лет.
- У собак бывает рак?
- У них вообще физиология близка к человеческой. Только два качества у собак есть всегда, а у людей редко.
- Какие?
- Верность. И умение любить бескорыстно.
От боли Крошка не понимала, что происходит. Только чувствовала, что от человека в белом пахнет какой-то безнадёжной, неизбежной угрозой. Папа, ты защитишь меня? Ты ведь всегда спасал меня…Ты держишь меня на руках, будто я маленькая, будто я снова щенок.
- Потерпи, моя хорошая. Тебе не будет больно.
Укол. Мир уходил куда-то в сторону. Крошка бежала на ставших вдруг легкими и молодыми лапах по снежному полю и точно знала, что под снегом нет предательских открытых люков. Рядом кувыркались братики, рядом были её дети – все трое. Их не забирал страшный человек. А на пригорке сидел на задних лапах старый ротвейлер и смотрел на неё так ласково, так знакомо.
- Папа? Ты – собака?
- Конечно. Мы ведь – одна семья.
Сверху падали горячие соленые капли.
- Почему ты плачешь, папа?
- Тебе показалось, Крошка. Собаки не плачут от горя.
Соседи проснулись в два часа ночи.
- Блин, опять чей-то пёс на балконе воет. Достали уже эти собачники.
Сорокалетний стокилограммовый мужик стоял на балконе.
Он не плакал, когда при взрыве боеприпасов покалечило трёх пацанов из его взвода.
Он не плакал, когда умер дедушка, так и не увидев внука в офицерских погонах.
Собаки не плачут от горя.
Собаки воют.
doggi.ru
Я похожа на папу. Мне так и говорят - папина дочка. Жёсткие, тёмные волосы, широкие скулы и высокий рост. От мамы мне достались только стройные длинные ноги и цвет глаз.
Мама у нас красавица. Её мягкие локоны с золотым отливом нежнее шёлка. Белоснежная кожа светится чистотой, а фигура безупречна. Улыбка? Я не знаю никого, кто бы смог удержаться и не улыбнуться ей в ответ.
Каждый день, с девяти до четырёх, мама витает где-то в дебрях средневековья, галантном веке или увлечённо исследует модерн. Она работает искусствоведом в историческом музее и так любит своё дело, что на время забывает обо всём на свете. Я подозреваю, что забывает даже о своей семье. К нам она возвращается вечером, как легендарная Персефона. Мы все заняты своими делами, и я, и мой младший брат Ваня, которому скоро исполнится четыре, и наша собака Дина, но каждый с нетерпением ждет её прихода. Кто с игрушкой, кто с книгой, кто с тетрадкой. С охапками своих маленьких проблем, радостями и новостями мы топчемся у порога, пытаясь привлечь к себе её внимание. Мама всегда уравновешенна и спокойна. Она укутывает, успокаивает нас своей добротой и лаской и мы оттаиваем и нежимся в облаке любви. Хватает ли на всех? Да, в маме океан любви, каждый получает через край и остаётся ещё.
Когда вечером мои родители встречаются, отец становится другим человеком.О папе вообще отдельный разговор. Он влюблён в маму, так же, как и в первый день их встречи. Властный и хмурый здоровяк, большой босс - папа тает при одном только взгляде на маму и глаза его увлажняются. По статусу ему положено иметь любовницу и она у него есть. Я точно знаю, сама видела. Тогда я подумала, что наверное очень грустно быть нелюбимой любовницей, игрушкой для престижа. Точно так же он каждый год покупает новую машину, только потому, что так положено. Бедный папа, никак не научится жить своей жизнью, не оглядываясь на других. Если мама задерживается на работе или заходит в гости к подруге, то папа теряет над собой контроль. Где бы он ни был, хоть за океаном, он будет настойчиво звонить каждые пятнадцать минут и спрашивать не вернулась ли мама. А если он дома, то в любую погоду будет сидеть во дворе и ждать её возвращения.
Взгляд проскальзывает в узкую щель между стеной и шторой и я вижу за окном буйство весны с её весельем и свежестью. Улыбка сама скользит по моим губам, словно я наблюдаю за беспечным карнавалом. Мама говорит, что картины на стенах не нужны, если у тебя прекрасный вид из окна.- Кузнецова! У тебя есть идеи, как решить эту задачу, - я слышу голос своего преподавателя математики Максима Романовича.- Ещё нет, - мямлю в ответ и удивлённо округлив глаза спрашиваю свою соседку по парте, - Мы что уже решаем задачу?В ответ она хихикает.-Выходи, попробуем решить эту задачу все вместе, - Максим Романович зовёт меня к доске.Напрасно он считает, что я смогу думать о чём-то, когда его внимание сосредоточено на мне. Я пытаюсь выбраться, больно стукнув коленку и запутавшись длинными ногами в тесной парте. Без всякой надежды иду к доске.Максим Романович наш новый учитель математики. Я точно не знаю, что такое харизма, но когда наблюдаю за тем, как он ведёт урок, понимаю, что она у него есть. Его слушают даже самые отчаянные хулиганы нашего класса. А девочки? Девочки совершенно глупеют под взглядом серых глаз. И я - чемпион по совершению глупостей. Зато призрачный прекрасный принц моей мечты, таившийся в густом тумане наконец приобрёл внешность, голос и скучную, совершенно не романтичную профессию учителя математики.
- Как же я по тебе соскучилась! Что в школе интересного? - мама обнимает меня, словно мы не виделись вечность. Наверное сегодня она изучала какие-нибудь старинные рукописи и между нами были века.- Что-то с математикой совсем сложно, - жалуюсь я, надув губы.- Странно. Мне казалось, что ваш новый учитель хорошо знает свой предмет, - мама смотрит на меня внимательно. - Я знаю, что ты у нас умница, надо только подтянуть некоторые темы, которые ты не поняла. Следующий класс выпускной, не стоит оставлять пробелы. Надо посоветоваться с папой.С ней всё так просто. Я успокаиваюсь и бегу в свою комнату звонить подругам.
Папа подходит к этому вопросу по деловому. Выслушав маму, он уходит в свой кабинет, делает несколько звонков нужным людям и вскоре возвращается к нам.-У твоего учителя хорошие рекомендации, к тому же он знает твой уровень, не вижу смысла нанимать другого репетитора. Завтра я с ним поговорю, - папа уверен, что решил проблему.Я застываю, как соляной столб, не зная радоваться мне или сразу уже провалиться сквозь землю.На следующий день я стою в кабинете математики между отцом и Максимом Романовичем. Мне неловко от того, что папа говорит с моим учителем надменно.- Когда вы сможете преступить к занятиям, - спрашивает он, а сам смотрит на экран телефона.- В понедельник, - отвечает Максим Романович и приободряет меня улыбкой.
Я сейчас потеряю сознание. Максим Романович сидит совсем рядом, за столом в моей комнате и терпеливо объясняет тригонометрические неравенства, так просто и доступно, что поняли даже кактусы на подоконнике, но только не я. Ещё пара минут такого напряжения и я забуду название предмета.- Понятно? - спрашивает он.Взгляд серых глаз пронзает меня, как булавка беспомощного мотылька. Я киваю головой и криво улыбаюсь.- Тогда реши эту задачу, - он протягивает мне учебник и встаёт из-за стола.-Не хочу задачу. Хочу, чтобы ты поцеловал меня по настоящему, в губы, - думаю я и принимаюсь за работу.Максим Романович подходит к окну и замечает на полке мою фотографию. Ха! Я её специально там поставила. Очень удачный снимок на фоне белых колонн. На нём я хоть немного похожа на маму.- Это в Греции, в прошлом году... - начинаю я и осекаюсь. Кажется я должна решать задачу.- Хороший снимок, - произносит Максим Романович и ставит фотографию на место.- Ага! Сработало! Надеюсь, что мой наряд ты тоже не упустил из вида. Короткие шорты и белая рубашка, расстёгнутая на две пуговки больше, чем положено.
Слышно, как стукнула входная дверь и через несколько минут в комнату зашла мама. Я забываю про математику. Восхищённо смотрю на неё и взглядом задаю вопрос: «сегодня будет новая история»? Шелестит подол её длинного платья. Лёгкость голубого батиста не введёт меня в заблуждение. Я замечаю детали. Тонкий кожаный ремешок с причудливым тиснением, нежный звон серебряных браслетов, волосы, уложенные в сложную причёску и едва уловимый аромат свежескошенной травы. Пробую угадать. Ипполита-царица амазонок? Доверчивая девушка, обманутая коварными греками. В бою каждый считал за честь убить её. И только Геракл знал, что на ней больше нет невидимого пояса бога Ареса. Мучила ли потом его совесть или для прославленных героев это ненужный атавизм? Полынный, раскалённый ветер дует мне в лицо, глухой топот копыт среди бескрайнего моря высушенной травы. А может скифская царица Табити?- … выпить кофе? - долетает до моего слуха.Пока я «скакала по диким степям» мама успела пригласить Максима Романовича быть нашим гостем.Час моей неравной битвы с математикой подходит к концу и я веду учителя в столовую.
Мама красиво сервирует стол, красиво составляет букет из свежих цветов, красиво наливает кофе и красиво подносит к губам крошечную чашечку из тонкого фарфора. Ещё она красиво рассказывает и так же красиво слушает, внимательно глядя на собеседника. Я делаю глоток ароматного напитка.Моя мама варит самый лучший кофе в мире. Правда. На втором месте кофе из пражского кафе. Крохотное, затерянное среди лабиринта старого города. Мы нашли его совершенно случайно, гуляя по городу и потом, сколько не искали, так и не смогли найти вновь. Мама шутила, что кофе был волшебный и нас ожидает чудесный подарок. Я помню, как лукаво она посмотрела тогда на отца. Да, сюрприз был ошеломляющий. Через девять месяцев родился Ванька и папа тогда немного сошёл с ума от радости.
За столом я сижу неподвижно, как моряк, заслушавшийся пением сирен. Мама и Максим Романович говорят о моих сверстниках и о выборе будущей профессии. Когда мама говорит обо мне, я кажусь себе умной и талантливой. Гордость безраздельно царит в моей душе. Потом мама незаметно переводит разговор на самого Максима Романовича и он рассказывает нам, как выбрал профессию учителя. Он кажется немного взволнован. Вот это да! Взволнован? Максим Романович был совершенно спокоен, даже когда поставил на место отца Кольки Тимохина. А все знают, что отец Тимохи не тот человек, которому можно хоть в чём-то возражать, не опасаясь последствий. И самое странное, что Колька теперь учит математику, как ненормальный и даже думает поступать на физмат. Настоящий сюр! И тут я догадалась. Не самая удачная мысль провоцировать своего учителя голыми ногами в присутствии родителей и ставить его в неловкое положение. Я незаметно выхожу из гостиной, чтобы переодеться.
www.newauthor.ru
Влад собирался на работу. Сегодня очень ответственный день, и надо было приехать пораньше. А тут, как назло, все из рук валится. То чайник пустой поставил, то пуговица оторвалась. А еще дочка Аленка все время вокруг вертится. У нее сегодня день рождения, и ей очень хочется узнать, что папа ей подарит.
А у него в голове одни только мысли об отчетном собрании. - Дочур, вот приеду и увидишь, - отвечал он, хотя толком и сам не знал, что же подарить. – А ты что бы хотела? - Папа, а ты правда подаришь? – глаза Аленки загорелись. - Ну, коли сам предложил, куда деваться? - Влад улыбнулся. - Папа, подари собаку. – Аленка хитро прищурилась. - Ты обещал. Влад не любил животных, не то чтобы он мог пнуть или обидеть, нет, а просто не любил и не хотел держать их в квартире. Просьба дочки застала его врасплох. - Что, попался? – в комнату вошла жена, неся пальто с пришитой пуговицей. – Одевайся, а то опоздаешь – добавила она. - Выкручусь
Влад улыбнулся и, накинув пальто, вышел из квартиры. Спускаясь с третьего этажа, он подумал: «А куплю ей большого плюшевого пса, вот и выход». Ему самому от таких мыслей было не по себе, он прекрасно понимал, что дочурка ждет живого веселого щенка, не первый раз она обращалась к нему с такой просьбой. А он… ну ни как не мог побороть в себе неприятие к животным. Кошку, может, и стерпел бы, а вот собаку...
На улице стоял непроглядный туман, буквально в нескольких метрах ничего не было видно. Перепрыгивая через лужи, Влад чуть ли не на ощупь добрался до гаража. Ехать надо было в соседний городок. Вроде, и расстояние небольшое, но ехать приходилось медленно. Туман оседал на стеклах мелкими каплями, свет фар с большим трудом вырывал небольшой участок дороги впереди, и больше ничего не было видно. Вот промелькнул знак «Крутой поворот» возле дач, и тут Влад резко затормозил. Посреди дороги, прямо глядя на него, сидела большая рыжая собака. Посигналив несколько раз и не добившись никакой реакции, Влад попытался объехать неожиданное препятствие, но собака снова перегородила ему дорогу. Попробовал медленно ехать прямо на нее, та залаяла, отпрыгнула в туман и снова появилась, сев на асфальт, перекрывая движение. Так повторилось несколько раз. Влад уже потерял терпение, он и так опаздывал, а тут еще и эта собака. – Ненавижу собак, – подумал Влад и нажал на газ... Собака запрыгнула на капот неистово залаяла, потом, спрыгнув в туман, на секунду пропала, и вот снова перед машиной. Влад взял монтировку, лежавшую между сидений, и вышел из машины. Псина пару раз тявкнула и вновь скрылась в тумане, теперь ее лай слышался в стороне от дороги. Влада так заинтересовало поведение собаки, что он, позабыв о том, что опаздывает, пошел на лай. Проходя мимо пробитого ограждения, он уже стал догадываться, что произошло, и тут увидел багажник машины, упавшей в кювет. Не раздумывая, бросился к ней в надежде, что помощь еще не опоздала. Передняя часть машины была почти полностью разбита, двигатель сместился в салон, зажав водителя, а на заднем сидении в детском кресле пристегнута плачущая девчушка, примерно ровесница его дочери. Задняя дверь поддалась легко. Влад вытащил малышку и чуть не был сбит собакой, которая, протиснувшись между ним и девочкой, принялась деловито обнюхивать и вылизывать ее заплаканное лицо. А вот переднюю дверь заклинило напрочь. Позвонив в службу спасения, Влад монтировкой стал выламывать дверь.
Он уже извлек окровавленного водителя, когда услышал сирены подъезжающих машин. На помощь бежали люди с носилками, водитель стал подавать признаки жизни, а собака не отходила от девочки и внимательно глядела на вновь прибывших, готовая в любую минуту встать на защиту хозяйки. Влад помог погрузить носилки в «скорую», к этому времени мужчина уже пришел в себя. - Пожалуйста, Соньку не оставляйте, – произнес он, пытаясь дотянуться до руки Влада. - Да она в соседней машине, с ней все в порядке. - Я не про дочь, - мужчина застонал. – Собака. Мы живем недалеко, и жене сообщите, пожалуйста. Влад бросил взгляд на вымазанную собаку, вздохнул, но отказать не смог. - Хорошо, отвезу вашу Соньку. Записав адрес, он пошел к своей машине. Уже не думая о том, что безнадежно опоздал, вымазал и порвал пальто, что, возможно, сегодня лишится работы, он погрузил собаку в машину и поехал по туманной дороге. Домик, к которому он подъехал, выглядел очень аккуратным и уютным, перед ним - ухоженный палисадник. В рассеивающемся тумане он был похож на сказочный теремок. Нажав на кнопку звонка возле калитки, Влад услышал, как приоткрылась входная дверь, и приятный женский голос спросил: « Кто там?» - Я собачку вашу привел - Ой, спасибо вам огромное! Вы представляете, муж уехал с дочкой, и десяти минут не прошло, а она, как взбесилась. Сначала по комнатам металась, а потом как сиганет в окно, аж раму вынесла. Я так испугалась, ведь у нее щенки, а вдруг она заболела... Вот дочка бы расстроилась. Они так любят друг друга. Женщина тараторила, не умолкая, Влад даже сказать ничего не мог, а она, схватив его за рукав, тащила за собой в дом, все время болтая: - Вы проходите-проходите, я сейчас вам чайку сделаю. А какие у нее щенята замечательные, ну прям… - Послушайте, – наконец перебил ее Влад. – Ваш муж и дочь в аварию попали. Они в больнице, в травматологии. Женщина осеклась и, зашатавшись, присела на табурет. - Какую аварию, – голос ее стал сразу слабым и прерывистым. – Они живы? Где они? – еще немного, и у нее случилась бы истерика. - Живы-живы, - поспешил сказать Влад - С дочкой все в порядке, у мужа голова разбита и сотрясение, но это не страшно. Хотите, я вас в больницу отвезу? - Да, да, конечно, – и она ушла одеваться. Сонька, покрутившись по кухне, забралась в большую корзину, стоявшую возле ОГВ, и оттуда послышалось поскуливание и чавканье. - Ну что, едем? – сказала женщина, появляясь на пороге кухни – Меня, кстати, Светой зовут. - Влад. - Очень приятно, спасибо Вам! - Поехали, – и только тут Влад вспомнил, что он даже не позвонил на работу. По дороге он дозвонился шефу и вкратце описал ему ситуацию, тот на удивление все воспринял спокойно и предоставил ему отгул. До больницы ехали молча, каждый был поглощен своими мыслями. Возле приемного отделения Влад, высаживая Светлану, предложил ее подождать. Мало ли что. Может, потребуется привезти что- нибудь, все равно у него теперь день свободный. Света с благодарностью приняла предложение. Заслышав шум открываемой отцом двери, Аленка со всех ног кинулась в коридор. - Папа, папа приехал! Увидев, что у него в руках только пакет и коробка с тортом, радостный настрой ее пропал. - Папа, ты же обещал, – в ее голосе был упрек и разочарование. Повернувшись к нему спиной, она уже почти плакала, плечики ее дергались, и на попытку отца остановить ее, вырвалась и убежала в комнату. Вошла Марина (жена Влада). - Обманул? Хотя бы плюшевую купил, – она вздохнула и тоже собиралась уйти. - Да постойте вы все! – воскликнул Влад. – Дайте хоть словечко сказать. - А что тут говорить? Она тебя так ждала, так радовалась, а ты… Влад хитро улыбнулся и протянул жене пакет. В пакете что-то заскулило. Лицо Марины прояснилось, и она ласково обняла мужа.
- Ну вот не можешь без сюрпризов, – притворно-ворчливо сказала она. Из детской выглянула Аленка, она еще ничего не поняла, но детское чутье подсказывала ей, что сюрприз ожидает ее. И тут она услышала, как в пакете снова кто-то заскулил. - Папа, папочка, ты самый лучший! – она прижалась к Владу, а потом, заполучив пакет, вытащила из него прекрасного бежевого щенка. Тот был пухленьким, с розовым брюшком, и напоминал немножко игрушечного медвежонка. На его шее красовался огромный синий бант.
Понравился наш сайт? Присоединяйтесь или подпишитесь (на почту будут приходить уведомления о новых темах) на наш канал в МирТесен!
zagopod.com
В большом магазине, где продаются ружья, порох и ягдташи — сумки для добычи, — среди охотников и следопытов топтался мальчик. Он привставал на носки, вытягивал худую шею и всё хотел протиснуться к прилавку. Нет, его не интересовало, как ловко продавцы разбирают и собирают ружья, как на весы с треском сыплется тёмная дробь и как медные свистки подражают голосам птиц. И когда ему наконец удалось пробраться к прилавку и перед его глазами сверкнули лезвия ножей, которые продаются только по охотничьим билетам, он остался равнодушным к ножам. Среди охотничьего снаряжения глаза мальчика что-то напряжённо искали и не могли найти. Он стоял у прилавка, пока продавец не заметил его: — Что тебе?— Мне… поводок… для собаки, — сбивчиво ответил мальчик, стиснутый со всех сторон покупателями ружей и пороха.— Какая у тебя собака?— У меня?.. Никакой…— Зачем же тебе поводок?Мальчик опустил глаза и тихо сказал:— У меня будет собака.Стоящий рядом охотник одобрительно закивал головой и пробасил:— Правильно! У человека должна быть собака.Продавец небрежно бросил на прилавок связку узких ремней. Мальчик со знанием дела осмотрел их и выбрал жёлтый кожаный, с блестящим карабином, который пристёгивается к ошейнику.Потом он шёл по улице, а новый поводок держал двумя руками, как полагается, когда ведёшь собаку. Он тихо скомандовал: «Ря-дом!» — и несуществующая собака зашагала около левой ноги. На перекрёстке ему пришлось остановиться; тогда он скомандовал: «Си-деть!» — и собака села на асфальт. Никто, кроме него, не видел собаки. Все видели только поводок с блестящим карабином.Нет ничего труднее уговорить родителей купить собаку: при одном упоминании о собаке лица у них вытягиваются и они мрачными голосами говорят:— Только через мой труп!При чём здесь труп, если речь идёт о верном друге, о дорогом существе, которое сделает жизнь интересней и радостней. Но взрослые говорят:— Через мой труп!Или:— Даже не мечтай! Особенно нетерпима к собаке была Жекина мама. В папе где-то далеко-далеко ещё жил мальчишка, который сам когда-то просил собаку. Этот мальчишка робко напоминал о себе, и папе становилось неловко возражать против собаки. Он молчал. А маму ничто не удерживало. И она заявляла в полный голос:
— Только через мой труп! Даже не мечтай!
Но кто может запретить человеку мечтать?
И Жека мечтал. Он мечтал, что у него будет собака. Может быть, такса, длинная и чёрная, как головешка, на коротких ножках. Может быть, борзая, изогнутая, как вопросительный знак. Может быть, пудель с завитками, как на воротнике. В конце концов, многие собаки могут найти след преступника или спасти человека. Но лучше, конечно, когда собака — овчарка. Мальчик так часто думал о собаке, что ему стало казаться, будто у него уже есть собака. И он дал ей имя — Динго. И купил для неё жёлтый кожаный поводок с блестящим карабином. На таком поводке ежедневно выводили на прогулку Вету — большую чепрачную овчарку, которая недавно появилась в доме. Спина у Веты чёрная, грудь, лапы и живот светлые. И этим она похожа на ласточку. Большие настороженные уши стоят топориком. Глаза внимательные, умные, а над ними два чёрных пятнышка — брови. Каждое утро, когда Жека шёл в школу, он встречал во дворе Вету. Её хозяин — высокий, чуть сутулый мужчина в короткой куртке — энергично шагал по кругу и читал газету, а Вета шла рядом. Наверное, это очень скучно ходить по кругу и принюхиваться к грязному асфальту. Иногда Вета кралась за голубем, который тоже расхаживал по асфальту, но когда она готова была прыгнуть, хозяин натягивал поводок и говорил:
— Фу!
На собачьем языке это означает — нельзя.
Жека стоял у стенки и внимательно следил за собакой. Ему очень хотелось, чтобы Вета подошла к нему, потёрлась о ногу или лизнула большим розовым языком. Но Вета даже не поворачивала к нему головы. А хозяин мерил двор большими шагами и читал газету.Однажды Жека набрался смелости и спросил:— Можно её погладить?— Лучше не надо, — сдержанно ответил хозяин и взял поводок покороче.А Жеку с каждым днём всё сильнее и сильнее тянуло к Вете. В глубине души он решил, что его собака будет именно такой, как Вета, и он тоже будет ходить с ней по двору и, если кто-нибудь попросит: «Можно её погладить?», ответит: «Лучше не надо».В этот день Жека раньше обычного собрался в школу.— Ты куда так рано? — спросила мама, когда он уже выбежал за дверь.— Мне надо… в школу!.. — крикнул мальчик, сбегая с лестницы. Нет, он торопился не в школу. Сперва он стоял в подъезде, наблюдая, как Вета мягкими, уверенными шагами шла по серебристому асфальту. Потом он пошёл следом за ней. Ему мучительно захотелось дотронуться до собаки, провести рукой по её блестящей чёрной шерсти. Он подкрался сзади и, забыв все предосторожности, коснулся рукой чёрной спины. Собака вздрогнула и резко повернулась. Перед мальчиком сверкнули два холодных глаза и влажные белые зубы. Потом глаза и зубы пропали, и в то же мгновение Жека почувствовал резкую боль в ноге. — А-а! — вскрикнул он.
Хозяин скомкал газету и рванул на себя поводок. Но было уже поздно. Нога горела. Жека отскочил и, давясь от слёз, посмотрел на укушенную ногу. Он увидел рваную штанину и тонкую струйку крови, которая текла по ноге. Сквозь слёзы овчарка показалась мальчику злой и некрасивой. Он хотел её погладить, а она ответила ему клыками. Разве это не подло!
— Что же ты? — виноватым голосом сказал хозяин овчарки. — Я предупреждал тебя…
Но Жека не слышал его слов. Превозмогая боль, он думал, что делать с рваной штаниной и горящей ногой. Он всхлипывал и держал портфель перед собой, как держат щит. Мужчина достал из кармана платок и вытер кровь с Жекиной ноги. А овчарка стояла рядом и уже не скалила зубы и не порывалась укусить.
— Я пойду, — сказал Жека, растирая на лице слёзы.
— Куда? — спросил мужчина.
— В школу, — нетвёрдо ответил Жека.
И в это время из окна высунулась мама. Окно было высоко, на восьмом этаже, и мама не увидела ни разорванной штанины, ни струйки крови. Она крикнула:
— Что же ты не идёшь в школу? Опоздаешь.
— Не опоздаю, — отозвался мальчик, продолжая стоять на месте.
Тогда мужчина задрал голову и крикнул Жекиной маме:
— Его укусила собака… Моя!..
Мама высунулась из окна дальше и увидела овчарку. Сверху собака выглядела небольшой, но мамин страх увеличил её до размеров тигра. Она крикнула:
— Уберите! Уберите её!.. Она укусила тебя, детка?.. Развели собак! Они всех перекусают!
Мужчина молчал. У Жеки очень болела нога, и он тоже молчал. Мама скрылась в комнате. Мальчик сказал хозяину собаки:
— Убегайте скорей, сюда мама идёт!
Мужчина не побежал. Он стоял на месте, а собака нюхала асфальт.
— Я сам виноват, недоглядел, — сказал он и сунул в карман скомканную газету.
И тут появилась мама. Она увидела рваную штанину и кровоточащую ранку.
— Что вы наделали! — закричала она на мужчину, словно это не собака, а он сам укусил Жеку.
Потом мама принялась кричать на Жеку.
— Вот, вот, собачник несчастный! Я очень рада. Может быть, теперь ты выкинешь из головы этих собак. А вы, — мама снова переключилась на хозяина овчарки, — вы мне за это ответите.
Мужчина стоял как провинившийся и молчал. Мама схватила за руку Жеку и потащила его домой. А мужчина и собака смотрели им вслед.
Врач осмотрел раненую ногу и сказал: «Пустяки!»
Мама не согласилась с врачом:
— Ничего себе пустяки! Ребёнка укусили, а вы говорите — пустяки.
Но врач не слушал маму. Он взял в руки пузырёк с йодом, помочил ватку и положил её на ранку.
— Ой! — Жеке показалось, что врач положил не ватку, а раскалённый уголёк, и он вскрикнул от боли. Но тут же сжал кулаки и изо всех сил зажмурил глаза, чтобы не заплакать.
А когда боль немного утихла, он сквозь зубы процедил:
— Пустяки!
Он сказал «пустяки», хотя был очень сердит на собаку. Врач не стал забинтовывать ранку — так быстрее заживёт, — но велел делать уколы от бешенства.
— Она не бешеная… — сказал Жека.
Но мама оборвала его:
— Бешеная, раз укусила!
Врач усмехнулся и сдвинул белую шапочку на затылок.
Вечером, когда папа пришёл с работы, его ждали неприятные новости: сына укусила собака.
— Ты должен пойти в милицию, — настаивала мама. — Пусть он (мама имела в виду хозяина овчарки) купит новые брюки.
Папа сказал:
— Ничего не надо делать. С каждым может случиться.
— Как так — с каждым! — вспыхнула мама. — Со мной этого не может случиться, потому что у меня нет собаки.
— А у него собака, — спокойно ответил папа.
Жека почувствовал, что в папе проснулся мальчишка, который давным-давно сам просил собаку.
Каждый день он отправлялся на укол. Он приходил на пастеровский пункт, куда со всего города стекались люди, укушенные собаками. Здесь царила непримиримая ненависть к собакам. В тёмном, неприглядном коридорчике, ожидая своей очереди, укушенные мрачными голосами рассказывали страшные истории о злых собаках и показывали пальцами размеры клыков, которые впивались в их руки, ноги и другие места. Усатый старик, шамкая губами, повторял как заведённый:
— Надо уничтожать собак. Я бы их всех перестрелял.
Эти люди забыли, как в годы войны собаки выносили с поля боя раненых, искали мины и, не жалея своей жизни, бросались под фашистские танки со взрывчаткой на спине. Они как бы ничего не знали о собаках, которые охраняют нашу границу, возят по тундре людей, облегчают жизнь слепым.
Жеке хотелось встать и рассказать людям о собаках. Но тут его приглашали в кабинет. Он садился на белую табуретку и, ёрзая, наблюдал, как сестра разбивала ампулу и брала в руки шприц. Шприц с длинной иглой казался ему огромным стеклянным комаром с острым страшным жалом. Вот этот комар приближается… Жека зажмуривается… и острое обжигающее жало впивается в тело…
Врачи считали, что эти уколы предохраняют Жеку от бешенства. Мама была уверена, что они излечат его от любви к собакам. Она не знала, что, отправляясь на пастеровский пункт, Жека берёт с собой кожаный поводок с блестящим карабином и рядом с его левой ногой шагает никому не видимая собака, которую зовут Динго…
Однажды во дворе Жека встретил хозяина Веты. Мужчина шёл без собаки и на ходу читал газету. На нём, как всегда, была короткая куртка, и от этого ноги выглядели особенно длинными. Жека поздоровался. Хозяин овчарки оторвал глаза от газеты и спросил:
— Как твоя нога?
— Пустяки! — повторил Жека слова врача. — А где Вета?
— Дома. Я теперь гуляю с ней рано утром и поздно вечером, когда во дворе никого нет. Она собака не злая, но с каждой может случиться… Ты уж извини.
— Я не сержусь на неё, — примирительно ответил Жека. — Я завтра приду пораньше.
Глаза мужчины посветлели. Он сунул газету в карман и сказал:
— На прошлой неделе у Веты родились щенки.
— Щенки! Можно их посмотреть?
— Можно.
В маленькой комнате на светлом половике копошились серые пушистые существа. Они были похожи на большие клубки шерсти. Клубки размотались, и за каждым тянулась толстая шерстяная нитка — хвостик. Из каждого клубочка смотрели серые глаза, у каждого болтались мягкие маленькие уши. Щенки всё время двигались, залезали друг на дружку, попискивали.
Жека присел перед ними на корточки, а хозяин Веты стоял за его спиной и наблюдал.
— Можно их погладить? — спрашивал Жека.
И хозяин отвечал:
— Погладь.
— Можно взять на руки?
— Возьми.
Жека изловчился, и один из клубочков очутился у него в руках. Он прижал его к животу и, поглаживая, приговаривал:
— Хороший, хороший, маленький…
Хозяин стоял за его спиной и улыбался.
— А можно мне… одного щенка? — неожиданно спросил мальчик.
— Тебе мама не разрешит, — сказал хозяин, и Жека сразу осёкся.
Но есть такие минуты, когда надо быть мужчиной и надо самому принимать смелые решения. Это была именно такая минута, и Жека сказал:
— Разрешит!.. У человека должна быть собака.
Он сказал «разрешит» и тут же испугался своих слов. Но отступать было уже поздно. Он услышал за спиной голос хозяина Веты:
— Что ж, выбирай любого.
— Любого?
Жекины глаза сузились, нос сморщился. Он стал выбирать. Он почувствовал, что среди этих комочков находится его собака — Динго. Но как определить, который клубочек она? Щенки были одинаковые, как близнецы, и, как близнецы, похожи друг на друга.
И тогда Жека тихо позвал:
— Динго!
Серые глазки всех клубочков посмотрели на мальчика. И вдруг один клубочек отделился от своих братьев и сестёр и покатился к Жеке. Слабые ножки подкашивались, но щенок шёл на зов. И Жека понял, что это идёт его щенок.
— Вот… он! — воскликнул мальчик.
Он взял щенка на руки и прижал к себе.
— Он немного подрастёт, — сказал хозяин, — и ты сможешь забрать его. Если, конечно, мама разрешит.
— А когда он подрастёт?
— Недели через три.
Три недели — это двадцать один день. Двадцать один раз лечь спать и двадцать один раз проснуться. Если бы можно было бы сразу оторвать двадцать один листок календаря и не ждать так долго.
В один из этих дней мама спросила Жеку:
— Скоро твой день рождения, что тебе подарить?
Жека жалостливо посмотрел на маму и опустил глаза.
— Ну? Придумал?
— Придумал, — тихо сказал Жека.
— Что же тебе подарить?
Жека набрал побольше воздуха, словно собирался нырнуть, и тихо, одними губами произнёс:
— Собаку.
Глаза у мамы округлились.
— Как — собаку?!
Мама закусила губу. Она была уверена, что раненая нога, безжалостные уколы навсегда вытравили из сердца сына любовь к собакам.
Наступил двадцать первый день. Для всех людей это был самый обычный день. Для всех, но не для Жеки. В этот день он переступил порог своего дома, прижимая к животу собственного щенка. Теперь щенок не напоминал клубок шерсти с висящей ниткой. Он подрос. Лапы окрепли. В глазах появилось весёлое озорство. И только уши болтались, как две пришитые тряпочки.
Жека вошёл в дом. Молча прошёл в комнату. Сел на краешек дивана и сказал:
— Вот!
Он сказал «вот» тихо, но достаточно твёрдо.
— Что это? — спросила мама, хотя прекрасно видела, что это щенок.
— Щенок, — ответил Жека.
— Чей?
— Мой.
— Сейчас же унеси его прочь!
— Куда же я его унесу?
— Куда хочешь! Мало тебя укусила собака?
— У меня уже всё зажило. Посмотри, — быстро сказал Жека и засучил штанину.
— Только через мой труп, — сказала мама.
— Он породистый, — защищал щенка Жека, — у него родословная, как у графа.
— Никаких графов! — отрезала мама.
— Человек должен иметь собаку, — отчаянно произнёс Жека и замолчал.
Мама сказала:
— Ну, вот. Отнеси его туда, откуда принёс.
Она взяла Жеку за плечи и вытолкала за двери вместе со щенком.
Жека потоптался немного перед закрытой дверью и, не зная, что ему теперь делать, сел на ступеньку. Он крепко прижал к себе маленькое тёплое существо, которого звали Динго и которое уже имело свой собственный поводок из жёлтой кожи с блестящим карабином.
Жека решил, что не уйдёт отсюда. Будет сидеть день, два. Пока мама не пустит его домой вместе со щенком. Щенок не знал о тяжёлых событиях, которые из-за него происходили в жизни Жеки. Он задремал.
Потом пришёл с работы папа. Он увидел сына, сидящего на ступеньке, и спросил:
— Никого нет дома? Жека покачал головой и показал папе щенка. Папа сел рядом с сыном на холодную ступеньку и стал разглядывать щенка. А Жека наблюдал за папой. Он заметил, что папа довольно сморщил нос и заёрзал на ступеньке. Потом папа стал гладить щенка и причмокивать губами. И Жека почувствовал, что в папе постепенно пробуждается мальчишка. Тот самый мальчишка, который когда-то сам просил собаку, потому что у человека должна быть собака. Жека взглядом звал его себе в союзники. И этот мальчишка, как подобает мальчишке, пришёл на помощь другу. Папа взял на руки щенка, решительно встал и открыл дверь.
— А что если нам в самом деле взять щенка? — спросил он маму. — Щенок-то славный.
Мама сразу заметила, что в папе пробудился мальчишка. Она сказала:
— Это мальчишество.
— Почему же? — не сдавался папа.
— Ты знаешь, что такое собака? — спросила мама.
Папа кивнул головой:
— Знаю!
Но мама не поверила ему.
— Нет, — сказала она, — ты не знаешь, что такое собака. Это шерсть, грязь, вонь. Это разгрызенные ботинки и визитные карточки на паркете.
— Какие визитные карточки? — спросил Жека.
— Лужи, — пояснил папа.
— Кто будет убирать? — спросила мама.
Папин мальчишка подмигнул Жеке:
— Мы!
Их было двое, и они победили.
Они победили. И в квартире на восьмом этаже поселился новый жилец. Он действительно грызёт ботинки и оставляет на паркете визитные карточки. И убирают за ним не папа и не Жека, а мама. Но если вы постучите в дверь и попросите: «Отдайте мне щенка», то мама первая скажет вам: «Только через мой труп. И не мечтайте».
Потому что это маленькое, ласковое, преданное существо сумело доказать маме, что у человека должна быть собака.
Читать все рассказы Яковлева.Содержание.
skazkibasni.com
Матта возмущало многое, его частое негодование было нам не в диковинку, но особо запомнилось его бешеное возмущение, связанное с невинным пристрастием моего папы к чистейшему английскому языку. Библиотекарь, писатель, начитаннейший человек, папа был воинствующим защитником святости письменного и устного слова, и, когда он сталкивался с неправильным употреблением слов, возмущение его не знало границ.
Но постольку поскольку североамериканцы говорят именно так, как и положено говорить североамериканцам, у папы частенько были все основания гневаться. Один раз я сам видел, как он с презрением отвернулся от представителя так называемой новой аристократии, известного бизнесмена, услышав, что бедняга собирается «занемедлить» выпуск нового продукта. Папа считал, что такого рода языковая нелепость – непростительна. Для оценки стиля авторов рекламных объявлений у папы просто не находилось слов.
Он испытывал к рекламному стилю такую неприязнь, что популярные журналы редко допускались в наш дом. Маму отсутствие этих журналов мало огорчало; но вы не можете себе представить, какие неприятности обрушивались на наши головы, если папа случайно обнаруживал экземпляр журнала «Друг женщин»[9]«Woman's Boon Companion» – дословно «Добрый приятель женщин»., спрятанный за диванными подушками в гостиной. Потрясая возмутительной книжицей, папа разражался обвинительной речью и осыпал своих невольных слушателей целым градом язвительных предсказаний о том, что грозит народу, допускающему такое поругание святого святых – родной речи. Такие случаи бывали, к счастью, редки, но время от времени, когда один из нас забывал об осторожности, это повторялось. Именно в результате одного такого инцидента Матт затосковал.
Событие началось весенним вечером, на второй год пребывания Матта в нашей семье. У мамы был файф-о-клок[10]Принятое в Англии чаепитие в пять часов вечера – между вторым завтраком и обедом., и одна из дам принесла популярный журнал для женщин, а потом не потрудилась унести его с собой.
В тот вечер папа был не в своей тарелке. Он забыл захватить из библиотеки очередную охапку книг. Предаться своему любимому вечернему занятию он также не мог. Папа любил покопаться в земле в садике за домом, но сегодня москиты были слишком назойливы. Он остался в доме и бесцельно слонялся по гостиной, пока у мамы не лопнуло терпение.
– Ради бога, перестань топать, – сказала она наконец. – Сядь и почитай журнал. Он там, на столе, у моего стула.
Мама, должно быть, была полностью поглощена вязаньем, когда говорила это. Она редко бывала такой несообразительной.
Из моей спальни, где я писал сочинение по Шамплейну[11]Сэмюэл Шамплейн (1567—1635) – французский гидрограф, исследователь Канады и Северо-Востока США., я слышал, как она что-то сказала, но слов не разобрал. Матт, который спал у меня в ногах и видел сны, совсем ничего не слышал. Никто из нас не ожидал того отчаянного вопля, который в следующее мгновение огласил весь дом. Голос моего папы вгонял в оторопь даже тогда, когда сами слова вообще было понять невозможно.
– Что же, черт побери, могут сказать соседи, когда они видят в нашем доме грязное исподнее? – прогремел он.
Матт вскочил так внезапно, что больно стукнулся головой о крышку стола. Шамплейн вылетел у меня из головы, и я судорожно стал перебирать в памяти свои проступки. Затем мы услышали успокаивающий, миролюбивый голос мамы, пытавшейся все уладить. Мой пульс снова стал нормальным, а любопытство тут же вытолкало меня в холл и заставило заглянуть в дверь гостиной.
Папа гигантскими шагами мерил комнату и размахивал перед собой раскрытым журналом. Я мельком увидел многокрасочную, во всю страницу рекламу, на которой была изображена невыразимо грязная пара кальсон, как позорный флаг, развевающаяся на бельевой веревке. Через всю страницу крупными красными буквами шло убийственно оскорбительное для любой хозяйки обвинение: «ЭТО, МОЖЕТ БЫТЬ, ВАШИ!»
Мама мирно сидела на своем стуле, но ее губы были поджаты.
– Послушай, Ангус! – сказала она. – Возьми себя в руки! Ведь каждый хочет жить, а если эта компания не может иначе продать свою синьку для белья, то как же ей быть?
Папа ответил язвительным и, на мой взгляд, подходящим советом, но мама пропустила его замечание мимо ушей.
– Возможно, это немножко вульгарно, – продолжала она, – но реклама должна бросаться в глаза читателю, вот она и бросается. Разве не так? – Уж кому-кому, а папе реклама заскочила в глаза. – Ведь так, не правда ли? – закончила мама торжествующе. Такими словами она всегда завершала свои доводы.
На следующее утро журнал бросили в мусоросжигатель, и мы с мамой подумали, что вопрос исчерпан. Мы ошибались, ибо не знали законов работы подсознания. Мы не догадывались, что где-то там, в самой глубине, этот случай все еще бередит папину душу.
Лето шло, болота снова стали сухими и белесыми, молодые хлеба засохли и сгорели – наступил сезон засухи. В обжигающем воздухе постоянно висел слой пыли, и мы избавлялись от ее песчаного прикосновения, только когда сбрасывали одежду и шли окунуться в ванну. Для Матта такого облегчения не было. Его длинная шерсть впитывала и удерживала пыль до тех пор, пока не спутывалась в колтун и не меняла свою обычную окраску на цвет желтого шафрана, но в ту раннюю пору, чтобы избавиться от страдания, он еще не научился добровольно залезать в воду.
Пес был истинным порождением засухи. Думаю, в первые месяцы жизни он видел так мало воды, что имел право относиться к ней подозрительно. Во всяком случае он шарахался от любого количества воды так же, как индейская лошадка шарахается от гремучей змеи. Когда мы решались искупать его насильно, он не только сопротивлялся и притворялся глухим, но, если ему удавалось от нас вырваться, заползал под гараж и сидел там без пищи и питья, пока мы не сдавались и не заверяли его клятвенно, что купания не будет.
Не менее трудно было составить план, как заманить ничего не подозревающего Матта в подвал, где уже наготове стояли лоханки. Эта проблема требовала каждый раз новых уловок, ибо Матт ничего не забывал, а подозрения насчет возможного купания возникали мгновенно. Однажды для этого мы запустили в подвал живого гофера и затем, якобы неожиданно обнаружив зверька, позвали Матта, чтобы он его поймал. Но этот гениальный прием сработал только один раз.
Само купание бывало тяжелым испытанием для всех, кто принимал в нем участие. Во время первых попыток на нас были дождевики, зюйдвестки и резиновые сапоги, но этого оказалось недостаточно. Позднее мы бывали в одних трусах. Матт никогда не сдавался и ни перед чем не останавливался, чтобы оставить лоханку и нас в дураках. Однажды он вырвал у меня из рук зеленое мыло и проглотил его – не знаю, случайно или из упрямства.
Почти сразу же у него изо рта пошла пена, мы прервали купание и вызвали ветеринара.
Ветеринар был человек средних лет, лишенный воображения. Его практика в основном сводилась к лечению фурункулов у лошадей и затвердения вымени у коров. Ветеринар отказался поверить, что Матт добровольно проглотил мыло, и ушел раздраженный. Матт, воспользовавшись перепалкой, исчез. Собака вернулась через сутки осунувшаяся, слабая – убедительное доказательство рвотного действия зеленого мыла.
Решение выкупать Матта никогда не принималось легкомысленно, и мы старались откладывать это мероприятие как можно дольше. Собаку уже давно нора было купать, когда в конце июля я уехал на несколько дней к приятелю на озеро Маниту.
Мне очень понравилось Маниту, которое считается одним из самых соленых озер Запада. Мой друг и я целыми днями пытались в нем поплавать, но вода была настолько соленой, что нам никак не удавалось ни погрузиться достаточно глубоко, ни добиться равновесия, а потом на солнце соль вызывала болезненные ожоги и сильный зуд.
В понедельник утром в беззаботном и радостном настроении я вернулся в Саскатун. Я подошел к дому по главной дорожке, высвистывая Матта: у меня был для него подарок – мертвый гофер, которого только что мы подобрали на обратном пути. Матт не ответил на мой свист. Немного обеспокоенный, я толкнул входную дверь и увидел маму, которая сидела на диване с выражением глубокого страдания на лице. При моем появлении она встала и судорожно прижала меня к своей груди.
– О дорогой, – воскликнула она, – твоя бедная, бедная собака! О твоя бедная собака!
Меня охватил смертельный страх. Я застыл в ее объятии.
– Что с ним? – потребовал я ответа. Мама отпустила меня и посмотрела мне в глаза.
– Крепись, дорогой, – сказала она. – Ты лучше сам погляди на него. Он под гаражом.
Я уже бежал.
Пространство под гаражом было единоличным убежищем Матта, так как туда можно было попасть только через узкий лаз. Я встал на четвереньки и заглянул в нору. Когда глаза привыкли к темноте, мне удалось различить нечто похожее на Матта. Он свернулся клубком в самом дальнем углу, половина головы была прикрыта хвостом, и из мрака угрюмо сверкал один глаз. Я понял, что его не покалечило серьезно, и с облегчением приказал ему вылезти.
Он не шелохнулся.
В конце концов мне самому пришлось ползти в берлогу и, применив грубую силу, тянуть его наружу за хвост. На свету вид моего Матта так поразил меня, что я выпустил его хвост, и пес снова мигом исчез в своем укрытии.
Матт больше не был собакой черной с белым или даже черной с желтым. Он был ярко-черным с синим. Те участки его шкуры, которые когда-то были белыми, светились теперь неземным ультрамариновым цветом. Впечатление было ужасным, особенно от головы, так как нос и морда просто были ярко-синими.
Превращение Матта произошло в тот самый день, когда я уехал на озеро Маниту. Он был раздражен и недоволен тем, что его оставили дома, и всю вторую половину дня дулся. Когда пес увидел, что никто не жалеет его, как он того заслуживает, он убежал и пропадал до вечера. Его возвращение было примечательным.
Где-то в прерии восточнее города он нашел то, чем можно было отомстить человечеству: дохлую лошадь, очень удобную для того, чтобы вываляться в тухлятине.
Матт проделал задуманное очень старательно.
Домой он явился в самом начале десятого и предоставил сумеркам скрывать его до тех нор, пока ему не удастся незаметным образом пробраться в свое убежище. Матта захватили врасплох: из засады на него прыгнул папа. Пес сделал отчаянный рывок и убежал на короткое время. Его сцапали на заднем дворе и, не взирая на горькие вопли, приволокли наконец в подвал. Двери закрыли, заперли на ключ, а в лоханках приготовили воду.
Папа никогда не испытывал желания описать сколько-нибудь подробно то, что затем произошло, но мама, хотя сама она не спускалась в подвал, смогла описать мне все достаточно красочно. Происходила, должно быть, героическая борьба. Она длилась почти три часа, и звуки и ароматы этой битвы достигали маминых ушей и носа через вентиляционные отдушины без заметных искажений. Я узнал, что к концу второго часа и папа и Матт охрипли и умолкли, но звуки воды, шумно перекатывавшейся по полу, ясно говорили о том, что борьба еще продолжается.
Лишь близко к полуночи папа, один, появился на верхней площадке лестницы, ведущей из подвала. Он был раздет догола и близок к изнеможению. Глотнув спиртного и приняв ванну, он пошел спать, не сказав маме и слова о тех ужасах, которые он пережил в подвале на залитом водой поле битвы.
Остаток ночи Матт провел на улице под парадным крыльцом. Очевидно, он был слишком измотан, чтобы тут же дать выход своему раздражению и отправиться к дохлой лошади… Хотя, может быть, из коварства он приберег это удовольствие моим родителям на утро.
Но когда наступил рассвет, то затея с дохлой лошадью все же отошла на второй план перед железной привычкой выполнять свои утренние обязанности.
Уже давно и регулярно, в часы между рассветом и завтраком, он обегал все переулки и задворки по соседству. У него был разработан маршрут, от которого он отступал только в исключительных случаях. Были определенные мусорные баки, которые он никогда не пропускал, была, конечно, уйма привлекательных телефонных столбов, которые нельзя не обслужить. Путь Матта обычно пролегал по проулку между Девятой и Десятой авеню, оттуда до нового моста, затем на задворки ресторанов и бакалейных лавок у Пяти углов. Повернув к дому, он следовал по главной улице, инспектируя по пути пожарные колонки. К тому времени, когда он двигался домой, на улицах бывало много народу, направлявшегося за реку к месту работы. В то памятное утро ничто не предвещало беды, пока Матт не примкнул к толпе рабочих, шагавших в южную часть города.
Не было никаких предчувствий и у мамы до тех пор, пока без четверти восемь не зазвонил телефон. Мама взяла трубку, и сердитый женский голос прокричал ей в ухо:
– Вас следовало бы посадить в тюрьму! Вы почувствуете, так ли это приятно, когда я напущу на вас закон!
На том конце провода трубка с треском опустилась на рычаг, и мама вернулась к приготовлению завтрака. Рано утром она всегда бывала флегматичной и потому решила, что эта гневная тирада прозвучала просто не по тому номеру телефона. Мама даже улыбалась, когда за завтраком рассказывала об этом папе. И когда приехала полиция, она все еще улыбалась.
Прибыли два полисмена, симпатичные и вежливые. Один из них объяснил, что какой-то чудак позвонил в полицейский участок и сообщил, что Моуэты выкрасили свою собаку. Полисмены были смущены и поспешили объяснить, что закон обязывает проверять все жалобы, какими бы странными они ни казались. Если мама заверит их, ради пустой формальности, что ее собака все еще имеет свою естественную окраску, они охотно откланяются. Мама сразу же заверила их, что все так и есть, но, чувствуя себя озадаченной, поспешила в столовую сообщить об этом папе.
Но папа исчез. Он даже не допил своего утреннего кофе. Ворчание и фырканье Эрдли в переулке за домом говорило о том, что он спешно уезжает.
Мама пожала плечами и стала убирать посуду. В этот момент Матт начал царапаться в дверь с сеткой для защиты от москитов. Мама пошла впустить его.
Матт просеменил в дом с самым страдальческим видом, низко опустив голову. На людной улице ему, должно быть, пришлось очень худо. Он тут же юркнул в мою комнату и исчез под кроватью.
Папа еще не доехал до места работы, когда мама позвонила в библиотеку. В результате на работе его встретило взволнованное и строгое мамино распоряжение: немедленно вернуться домой.
Затем вызвали ветеринара.
К несчастью, это был тот же человек, который приезжал, когда Матт съел зеленое мыло. Ветеринар явился уже с выражением подозрительности во взгляде.
Мама встретила его на пороге и поспешно провела в спальню. Затем они вдвоем попытались убедить Матта вылезти из-под кровати. Матт упорно отказывался подчиниться. В конце концов ветеринару пришлось ползти к собаке под кровать, но проделал он это очень неуклюже.
Когда он вылез, то, казалось, лишился дара речи. Мама истолковала его молчание как признак опасного состояния собаки. Она попросила доктора скорее назвать болезнь. Она совсем не была готова к тому бурному потоку слов, которым доктор разразился в ее адрес. Он отбросил всю профессиональную этику и когда покидал наш дом, то горестно клялся, что бросит медицину и вернется на пшеничную ферму, где родился. Доктор был так зол, что совершенно забыл о гонораре.
Для одного утра мама натерпелась вполне достаточно и была уже на пределе, когда несколько минут спустя с черного хода осторожно появился папа. У него был почти такой же жалкий вид, как у Матта. Он увидел выражение маминых глаз и попытался опередить ее.
– Клянусь, я даже не предполагал, что это произведет такой эффект, – поспешил объяснить он. – Все это, конечно, отмоется? – В его голосе звучала мольба.
Маму наконец-то озарило запоздалое прозрение относительно всего случившегося с Маттом. Она устремила на папу самый уничтожающий взгляд, на какой только была способна.
– Что отмоется? – спросила она повелительным голосом, не оставив папе даже щелки для дальнейших уверток.
– Синька, – робко ответил папа. Не удивительно, что к моменту моего возвращения мама чувствовала себя несчастной. В течение трех дней телефон звонил почти непрерывно. Некоторые из звонивших были общительны – терпеть их было труднее всего. Другие были настроены мстительно. К счастью, репортеры газеты «Саскатун Стар Феникс» были друзьями моего папы и с замечательным благородством отказали себе в возможности широко использовать эту забавную тему на страницах своей газеты.
Тем не менее в Саскатуне почти все жители были оповещены о Моуэтах и их ярко-синей собаке, и каждый имел на этот счет свое собственное мнение.
Когда я пришел домой, папа уже болезненно вздрагивал от одного упоминания о случившемся, и было опасно выпытывать из него подробности. Но я все-таки рискнул его спросить о количестве синьки, которое он использовал.
– Всего-то горсточку, – ответил он сухо. – Только чтобы убрать этот противный желтый оттенок и вернуть шерсти белизну!
Не знаю точно, сколько эта «горсточка» вмещала, но зато знаю, что когда несколько дней спустя мама попросила меня прочистить засорившийся водослив в подвале, то я извлек из трубы комок бумажных оберток не менее чем от десяти кубиков синьки… Очень сомневаюсь, что несколько оберток попало туда раньше.
librebook.me
Биляна Срблянович
Семейные истории
Биљана Србљановић: Породичне приче (1997)
Перевод с сербского Сергея Гирина
Пьеса в одиннадцати картинах
Действующие лица:
Надежда (11 лет) — ребенок с нервным тиком
Воин (12 лет) — отец, брат Милены
Милена (11 лет) — мать, сестра Воина
Андрия (10 лет) — сын, по необходимости дочь
Все действующие лица этой пьесы — дети. Однако старшие становятся моложе согласно требованиям пьесы, а иногда и изменяют пол. Это не должно удивлять.
Актеры же, наоборот, — не дети. Они — взрослые люди, которые по пьесе играют детей, которые, в свою очередь, играют взрослых. Это также не должно удивлять.
Будет достаточно много других вещей, которые удивят.
Детская игровая площадка в одном из белградских жилых районов. Постсоцреалистическая архитектура, потрескавшийся асфальт, сломанные урны, перерытые газоны, все это — между двумя многоэтажками. Фасады поразительно запущены, исписаны бессмысленными графити.
Контейнеры и старые вещи, различные бытовые отходы, все это отражает не социальный статус, а уже основное положение среднего класса в посткоммунистической эре.
Дети в этой пьесе — не сироты, ни по характерам, ни в повседневной жизни. Они — граждане разрушенной страны.
Посередине песочница, песок грязный, непросеянный.
Большую часть сцены занимает заброшенный автофургон-прицеп для викендов.
На сцену выбегает НАДЕЖДА, двенадцатилетняя девочка в бриджах, в лакированных туфельках, в ситцевом платьице. Надежда — ребенок с нервным тиком. Точнее, с множеством различных неконтролируемых движений, которые искажают ее лицо и деформируют тело.
Надежда прибегает возбужденная, по сути взволнованная, спотыкаясь, падает в песок и дрожит. Не выговаривает, но говорит, ее трясет от возбуждения и волнения. Слюна стекает с ее подбородка, глаза моргают сами по себе, часто и неритмично, верхняя губа косит влево. Ноздри раздуваются, руки изворачиваются, живот трясется.
Любой взгляд на нее вызывает физическое отвращение и мучительное чувство.
Надежда молча сидит, не двигаясь, насколько ей позволяет ее тело. Она сидит и долго молчит.
Вдруг внешняя стена прицепа-фургона поднимается. Открывается вид миниатюрной квартирки, похожей на квартирку в летнем лагере на адриатическом побережье в прошлом, и в то же время на «квартирку», какие обычно строят дети, играя в «дочки-матери».
Надежда быстро убегает и скрывается за контейнером. Наблюдает.
В прицепе собраны вещи довольно реалистичные, чтобы выглядеть достаточно убедительно.
Обеденный стол, кухонный уголок, мамина и папина комната на одной и детская комната на другой стороне.
Мы застаем «семью» перед завтраком.
ВОИН, мальчик двенадцати лет, нарочито одет как отец семьи, он читает газету, перед ним пустая тарелка. Он в мужских брюках, очень большого размера, которые держатся на подтяжках, а также в когда-то белой, а теперь замусоленной мужской сорочке марки «Ключ», с одним карманом. На шее висит развязанный галстук.
МИЛЕНА, девочка одиннадцати лет, одета как мать семейства: цветной домашний халат выцветших красок, из-под которого видна юбка и блузка, на ногах нейлоновые чулки в затяжках и туфли на каблуке.
Милена хозяйничает на кухне. Что-то дымится в кастрюле, что-то, что воняет и выглядит отвратительно.
Милена и Воин — очень похожи. Их внешнее сходство относится к той категории, от которой бросает в дрожь.
Десятилетний АНДРИЯ — сын своего отца Воина и матери Милицы. Он одет в нечто, что напоминает гардероб настоящего XL-инфанта. На нем джинсовые пластиковые сандалии для бассейна или больницы, майка с изображением американского баскетболиста с бритой головой.
Андрия сидит за столом, ждет завтрак и стучит возле себя о пол баскетбольным мячом.
Воин окликает сына, не глядя на него.
Воин: Андрия, прекрати.
Андрия продолжает стучать.
Милена: Андрия, сынок, ты слышишь, что говорит тебе папа? Иди, помой руки, сейчас будет завтрак.
Андрия не реагирует и продолжает стучать.
Воин (читая газету) Говорят, что уровень производства вырос на 6–8 процентов, и цены медленно, но ощутимо падают.
www.rulit.me
Pragueratter | Все права защищены © 2018 | Карта сайта
